Голливуд - стр. 16
– А, черт его задери, опять загремел в тюрягу. Ему скучно делается, когда его не имеют по-крупному.
– Не бойсь, кто на него позарится!
– Думаешь?
– Не сомневайся.
– Ну, дай бог.
Нас представили друг другу. Повисло молчание. Мы стояли, будто нам отшибло память и мы позабыли, какого черта сюда закатились. Мне это даже понравилось. Простою, думал я, сколько получится. И сосредоточился на разлохматившемся шнуре с лампочкой.
Медленным шагом вошел худой мужчина. Он ставил вперед одну ногу, потом осторожно подтягивал вторую. Шел как слепец без палки. Подгреб к нам. Лица не видать в густой кудрявой бороде. Но глаза были замечательные. Темно-зеленые. Изумруды, а не глаза. В общем, стоило ехать, чтобы увидеть этого сукина сына. И улыбка у него была грандиозная. Он приблизился еще. Остановился и все улыбался, улыбался.
– Мой муж, – представила его Дарлин. – Двойной Квартет.
Он кивнул. Мы с Сарой тоже кивнули. Наклонившись ко мне, Лайла прошептала:
– Они раньше в кино работали.
Сара стала подавать признаки нетерпения.
– Ну ладно, давайте посмотрим дом.
– Конечно, дорогая, ноги в руки – и за мной.
Мы двинулись вслед за Лайлой в соседнюю комнату. Оглянувшись, я увидел, как Двойной Квартет взял у Дарлин самокрутку и сделал затяжку.
Черт побери, и чудные все же были у него глаза! И впрямь – зеркало души. Но улыбка – это уже перебор.
Мы оказались не то в передней, не то в гостиной. Мебель отсутствовала. Только к стенке был прицеплен за конец пустой водяной матрас, на котором красной краской красовалась надпись: «ПАУК ПОЕТ В ОДИНОЧЕСТВЕ».
– Гляньте-ка сюда, во двор, – сказала Лайла. – Прелестный вид!
Мы выглянули в окно. Двор был под стать дороге, по которой мы ехали, только еще хуже: выбоины, грязные лужи, камни. Валялся разбитый унитаз.
– Очень мило, – сказал я. – Оригинально.
– Обитель художников, – пояснила наша посредница.
Я тронул занавеску, висевшую на окне. Кусок, за который я взялся, тут же отвалился.
– Эти люди погружены в свой внутренний мир, – сказала Лайла. – Они не обращают внимания на житейские мелочи.
Мы стали подыматься наверх. Лестница оказалась на удивление прочной. Ее добротность как-то сразу примирила меня с остальным.
В спальне тоже ничего не было, кроме водяного матраса, на сей раз наполненного. Он одиноко притулился в углу. И почему-то вздулся с одного краю, так что казалось, что он вот-вот лопнет.
Ванная была выложена плиткой, но пол так давно не мыли, что она почти исчезла под слоем грязи.
Коричневая краска, которой был выкрашен туалет, облупилась, и проступили более ранние слои точно такой же. Столь мерзкого сортира мне еще не приходилось видеть ни в одном самом занюханном баре; я мысленно перебрал их в памяти и убедился, что такой жуткой хезаловки она не сохранила. Я на минутку выскочил на крыльцо вдохнуть свежего воздуха, усилием воли отогнал от себя образ увиденного и прошел в ванную.
– Извините, – сказал я. Лайла меня поняла.
– Уж это вы нас извините, – сказала она.
Я постарался не зацепиться взглядом за саму ванну, но надписи над ней бросались в глаза:
Там были и другие граффити, но их невозможно было разобрать под слоем грязи.
– А теперь погуляйте сами, осмотритесь, прочувствуйте, так сказать, дух места. Покупка дома – такая морока. Не торопитесь и чувствуйте себя как дома.