Голь перекатная. Картинки с натуры - стр. 11
– Голубушка, я не прокаженный. Я только поклониться тебе, повидаться с тобой. Из-за тебя погибаю.
– Уходи, ради самого Господа! Видишь, на нас из лавок смотрят.
– Да ведь на улице, милушка. На улице-то можно, благо такой случай вышел, – не отставал Пуд Чубыкин.
Она стояла, прислонившись спиной к дому, смотрела на Пуда испуганными глазами и шептала:
– Пожалей меня, Пудя… Отойди. Ведь сплетни начнутся… Донесут… И опять мне страдать.
– Ну, хорошо, хорошо… С меня довольно… Я повидался с тобой. С меня достаточно…
– Переходи на ту сторону улицы, пожалуйста, переходи. Когда ты пришел в Петербург, безумный? Безумный и несчастный!
– Вчера, Еленушка.
– Ах, в каком ты ужасном виде! Переходи, переходи на ту сторону… А я уж пойду обратно домой, чтоб сплетен не было, чтоб видели, что я домой… Вот тебе рубль, возьми… Только не пей больше, Пудя, не пей. Ты опять пьян.
– Под такой звездой родился.
Она полезла в карман, вынула оттуда рубль, сунула Пуду Чубыкину в руку и почти побежала к дому, где жила, и бросилась под ворота.
А на противоположной стороне улицы на тротуаре вышедшие из лавок приказчики смеялись, когда Чубыкин переходил к ним.
– Молодец, Пуд! Мачеху поддел. Покажи-ка, сколько она тебе дала?
– Мер-р-рзавцы! – закричал на них Чубыкин. – Чего вы гогочете? Над чем смеетесь? Вы душу, душу мою не жалеете! Над ней глумитесь! Ее терзаете! Вы знаете, что это за женщина для меня, и надо мной смеетесь.
– Вовсе не смеемся, а говорим, что ловко поймал, ловко подстрелил, – сказал кто-то из приказчиков в свое оправдание.
– Любовь моя! Любовь! И из-за нее погибаю! – вопил пьяным голосом Чубыкин.
– На пятачок, утешься! Возьми… – протянул ему кто-то монету из толпы.
– Брысь! Прочь! Не надо мне твоего подаяния, бессердечная тварь! – крикнул Чубыкин, заложил руку за борт пиджака и зашагал по тротуару, удаляясь от лавок.
VII
На Невском блистало уже электричество, когда Пуд Чубыкин пришел к Гостиному двору. Хмель у него из головы уже выветрился, тянуло опять к вину, но он удержался, сказав себе: «Лучше же я выпью в компании с лужским кадетом, которого обещал попотчевать, если хорошо настреляю. Как его? Попович… Кутья, – он стал припоминать его фамилию. – Серапион Скосырев», – вспомнил он.
Чубыкин шел не торопясь. В кармане его побрякивало около двух рублей, капитал, какого у него давно уже не было. По дороге на Невский он стал заходить в мелочные лавочки за милостыней. Там не отказывали, но давали только по копейке или по полукопейке, и вследствие такой малой подачки Чубыкин уже бросил заходить – он чувствовал себя достаточно богатым, ему и на вино, и на ночлег хватало. В карманах его пиджака лежали у него, кроме того, три черствые полуторакопеечные булки, которые ему подали в булочных. Выйдя на Невский, Чубыкин изображал из себя уже прогуливающегося. Он останавливался перед освещенными окнами магазинов и рассматривал выложенные и вывешенные на окнах товары. У окон магазинов прохожие косились на него, сторонились, некоторые придерживались даже за карманы, думая, не вор ли это карманник. Дабы разубедить в противном, Чубыкин у двух-трех таких прохожих попросил на хлеб и на ночлег. Один порылся в кошельке и дал гривенник, другой отказал, третий пригрозил городовым.
«Не попасться бы грехом в лапы фараонов. Здесь место бойкое… – подумал Чубыкин. – А попадусь, тогда уж ни с родимого батюшки ничего сорвать не придется, ни с дяденьки, а прямо на казенные хлеба, а оттуда обратно в Шлюшин».