Голь перекатная. Картинки с натуры - стр. 10
«Рубль с походцем, – сказал сам себе Пуд Чубыкин. – Теперь можно и сороковочку пропустить». Он тотчас же зашел в казенку, купил полбутылки и стал искать места, где бы выпить ее. Около казенной винной лавки стоял городовой, и здесь этого сделать было нельзя. Зайти с бутылкой в съестную лавку или чайную и там выпить считалось бы преступлением для содержателя съестной, да он и не допустил бы этого. Чубыкин долго думал, куда бы ему деться, и зашел в подъезд того дома, где помещался фруктовый и колониальный магазин его отца. Подъезд этот не охранялся швейцаром. Здесь на лестнице Чубыкин ловким и привычным ударом ладони в дно бутылки вышиб из горлышка пробку, приложил горлышко ко рту и выпил содержимое сороковки.
«Ну а теперь можно и закусить чем-нибудь кисленьким и солененьким», – решил он, сладко сплюнул, отер губы рукавом и, направившись в закусочную, спросил себе скоромную селянку на сковородке. Содержатель съестной лавки, старик, тотчас же узнал его, вышел из-за стойки и подошел к нему.
– Никак Пуд Чубыкин? – сказал он, всматриваясь в посетителя.
– Он самый… – произнес Чубыкин мрачно.
Хмель никогда не приводил его в веселье.
Старик покачал головой и сказал:
– Вот поди ж ты! А про тебя говорили, что ты умер.
– Как видишь, жив…
– Грехи! И смерть-то тебя не берет. Другой бы с твоей жизни три раза помер. Ты что ж это селянки спросил? В подаяние, что ли? В подаяние селянки много. Она двугривенный стоит. А ты поешь каши.
– Нет, за деньги.
– Ну, то-то! Разбогател, значит? Понастрелял. Да и то сказать: здесь в рынке все знакомые у тебя. Иной из-за сраму подаст. То-то папенька-то, я думаю, обрадовался такому сыночку! Заходил к отцу-то? Показал ему свой лик распрекрасный?
– Оставьте меня, старик, в покое. Я гость, я за свои деньги пришел, – совсем уж мрачно отвечал Чубыкин. – И чего ты привязываешься?
Чубыкин пьянел. Подали селянку. Теплая комната закусочной, горячая еда согрела его, иззябшегося с утра, и он стал дремать. Через минуту, уткнув голову в положенные на стол руки, он заснул, но тут подошел к нему слуга закусочной, растолкал его и наставительно сказал:
– Безобразно. Тут не постоялый двор, а закусочная и чайная. Иди спать в другое место.
Чубыкин проснулся, потянулся, встал из-за стола и, рассчитавшись за селянку, вышел из закусочной.
Закусочная была около рынка, стало быть, и около того дома, где помещался магазин отца Чубыкина, а во дворе жил и сам отец его. Только что Пуд Чубыкин сделал несколько шагов и хотел зайти в колбасную лавку, чтобы попросить милостыню, из ворот этого дома вышла его мачеха. Это была небольшого роста молодая бледная худенькая блондинка, очень миловидная. Одета она была в бархатное пальто с куньей отделкой, в куньей шапочке и с куньей муфтой. Вышла она из ворот, робко посмотрела по сторонам и тихо пошла по тротуару.
Увидав ее, Чубыкин вздрогнул. Вся кровь бросилась ему в голову.
– Елена… – прошептал он и, ускорив шаг, пошел за ней.
Как его, так и ее тотчас же заметили из рыночных лавок на противоположной стороне улицы и следили за ними. Он был пьян и не замечал этого. Поравнявшись с ней, он произнес:
– Елена… Это я… Здравствуй, Елена.
Она обернулась, взвизгнула и бросилась в сторону, замахав руками.
– Уходи, уходи! Бога ради, уходи! – бормотала она.