Год в Провансе - стр. 18
Когда умирал кто-нибудь из местных, в окнах магазинов и домов вывешивались маленькие печальные объявления, звонили колокола, а по главной улице к кладбищу тянулась длинная процессия одетых в черное людей. Кладбище нередко располагалось на самом высоком месте в деревне. Один деревенский старик объяснил мне, почему это так. «Для мертвых важнее красивый вид, – сказал он. – Они ведь обосновались там надолго». Он так смеялся собственной шутке, что в итоге раскашлялся, и я уже испугался, не пришла ли и его очередь любоваться красивым видом. Когда я рассказал ему о кладбище в Калифорнии, где могила с видом стоит гораздо дороже, чем обычная, старик ничуть не удивился. «Дураков хватает, – пожал он плечами, – и среди живых, и среди мертвых».
Дни проходили, тепла все не прибавлялось, но на дорогах постепенно появилась одна черная полоса, расчищенная тракторами фермеров. С двух сторон ее по-прежнему окружали сугробы. В этой новой дорожной обстановке в поведении французских водителей, обычно ездящих так, словно все они постоянно борются за Гран-при, проявилась новая, совершенно неожиданная черта – бесконечное терпение или, вернее, ослиное упрямство. Несколько раз я наблюдал забавные сценки на дороге, идущей через нашу деревню: по единственной расчищенной полосе осторожно двигается одна машина, а навстречу ей по той же полосе едет другая. Едва не столкнувшись носами, обе останавливаются. Ни одна из них не намерена давать задний ход. Ни одна не собирается рисковать и сворачивать в сугроб. Сверля друг друга глазами через ветровые стекла, водители терпеливо ждут, и каждый из них надеется, что в конце концов сзади к одному из них присоединится вторая машина, и тогда соперник, уступая force majeure[39], вынужден будет двинуться назад.
В таких вот условиях, очень осторожно, едва прикасаясь ногой к педали газа, я и отправился с визитом к месье Меникуччи. Он ждал меня у дверей сарая: на уши натянута привычная шерстяная шапочка, шея и подбородок замотаны шарфом, на руках перчатки, на ногах теплые сапоги – человек научно подошел к задаче сохранения тепла. Мы обменялись вежливыми вопросами о моих трубах и его кларнете, после чего хозяин пригласил меня в свою сокровищницу и продемонстрировал великолепное собрание труб, клапанов, заслонок и таинственных механизмов. Будто говорящий каталог, Меникуччи сыпал коэффициентами теплоотдачи и прочими абсолютно непонятными терминами, а мне оставалось только бессмысленно кивать и поддакивать.
Наконец хвалебное песнопение во славу нагревательных систем подошло к концу.
– Et puis voilà[40], – закончил Меникуччи и выжидательно посмотрел на меня, видимо полагая, что теперь я знаю о центральном отоплении все, что надо, и вполне могу сделать разумный, хорошо обоснованный выбор.
Меня хватило только на то, чтобы спросить, каким способом он обогревает свой собственный дом.
– О! – Месье Меникуччи, выражая одобрение, постучал себя по лбу. – Совсем неглупый вопрос. Какое мясо ест сам мясник? – Так и не дав ответа, он вышел из сарая, и мы направились в дом.
Там действительно было очень тепло, почти душно, и месье Меникуччи демонстративно и неторопливо снял с себя несколько слоев одежды и даже завернул края шапочки так, что отрылись уши.
Он подошел к батарее и нежно потрепал ее по спинке.