Год дракона - стр. 16
Брат протянул мне фотографию 20 на 30. На ней на асфальтовой площадке дети в костюмах из листьев и травы, с разукрашенными краской лицами танцевали некое подобие ритуального танца.
– День Нептуна в детском оздоровительном лагере «Росинка». Концерт начался в половине одиннадцатого утра, выступление этого отряда пришлось примерно на время гибели родителей. Лагерь находится в трёх километрах от моста.
– И что? – я напряжённо вглядывался в фигурки детей.
– Ничего не замечаешь? Я вот сразу обратил внимание. Посмотри на асфальт и на небо.
Я взглянул в верхнюю часть снимка: всё небо было затянуто тучами.
– Видишь лужи на асфальте? – Вовка ткнул пальцем в фотографию. – Ночью шёл дождь и он продолжался и днём. Мне об этом фотограф рассказывал, и крапинки на одежде вожатой подтверждают его слова. Поэтому никакое встречное солнце не могло ослепить твоего отца.
Я продолжал с усердием разглядывать детали снимка, словно мог увидеть в них ответ на вопрос, что же заставило успешного медицинского юриста Сергея Тартанова угробить себя и свою жену и оставить сиротами троих детей.
– Я тоже долго ломал голову над тем, почему твой и мой отцы так бездумно распорядились своими жизнями. Всего один момент, но стопроцентный. Приняли ли они такое решение мгновенно, или вынашивали план самоубийства несколько месяцев, ожидая удобного случая? – Вовка провёл рукой по лицу. – Меня это ужасно мучило. Я буквально места себе не находил. Но когда познакомился с Горынычем, он мне раскрыл глаза на многие вещи. В том числе и на смерть родителей.
– Он убедил тебя, что это было самоубийство?
– Нет, он помог сплести в единую картину всю ту информацию, которую я собрал в ходе расследования. Если хочешь, я познакомлю тебя с деталями.
– Будь добр.
– Я старался подробно описать это в дневнике, и будет лучше, если ты прочтёшь его, – Вовка взял у меня фотографию и убрал обратно в папку. – Мне самому неловко рассказывать об этом.
Я покачал головой, как будто понимал природу этой неловкости. На самом деле ничего я не понял. В моей душе лишь зародились неприятные догадки: что такого могло произойти с нашими отцами, если брату неловко об этом говорить?
– Ты не показывал своё расследование прокурору? – спросил я, чтобы отделаться от мыслей.
– А смысл? – Вовка слабо улыбнулся. – Дело закрыто, состава преступления нет ни в официальной версии, ни в моей. Я просто должен был выяснить правду, должен был понять природу своей сущности, её сильные и слабые…
– О какой сущности ты всё время говоришь? – нахмурился я.
Вовка взял паузу, смотрел на меня из-под бровей, наклонив голову вперёд. Я видел, что ему очень хочется чем-то поделиться со мной, но он не доверяет мне. Боится, что я сбегу или сдам его властям. Возможно, у него есть какая-то проблема типа алкоголизма, справиться с которой в одиночку он не в силах. Правда, ни на алкоголика, ни на наркомана Вовка не походил. Возможно, у него имелась не такая приметная, но не менее пагубная зависимость – клептомания, например, или тяга к азартным играм. Может быть, даже какое-то сексуальное расстройство или маниакальная страсть к извращённым убийствам.
Мне стало страшно. Так страшно, как будто я увлёкся погоней за бабочкой и вдруг оказался в глухом лесу, окружённый людоедами. Я проворонил момент, когда безопасное место стало опасным. Я так сильно ждал возвращения брата, что даже мысли не допускал, что за восемь лет он может измениться до неузнаваемости. Мне вдруг вспомнились слова директора детдома, который требовал с Вовки справку, что из армии он ушёл по причине окончания срока контракта, а не по причине психического или иного расстройства.