Гнездо Красной Птицы - стр. 72

– Мы видим также и ангелов, – заметила Кабарга Чжан, – но ангелы приходят к нам из другого мира.

– Вот-вот, – согласился я с ней, – следуя теории Брэдли, можно сказать, что пространство и время, с одной стороны, абсолютны в смысле самостоятельности в отношении отдельных предметов, а с другой стороны, относительны в смысле обусловленности глубокими свойствами материи. Так от чего же, и откуда проникают в наш материальный мир призраки и разные духи? Значит не всё в этом материальном мире ощущаемо и, более того, не всё вписывается в этот мир с материальной точки зрения, так как неведомо откуда появляется. А это значит, что существуют во Вселенной какие-то не материальные сферы инобытия.

– В этом не стоит сомневаться, – уверенно сказал Конь Ма, – нам не известны законы потустороннего мира. И мы не знаем, кем он населён.

При этом он посмотрел на спящего Огненного Петуха. Я тут же ухватился за его мысль, сказав:

– Мы можем только догадываться о законах того мира. Кант полагал, что в действительности существует только эвклидова геометрия, истины которой даны субъекту для всякого опыта, априори, и никогда не могут быть опровергнуты или заменены другими. Но тут же появились другие математики, такие как Лобачевский и Риман, и открыли другие геометрии, отчего стало известно, что в математике может появиться бесчисленное множество геометрических пространств, имеющих отношение к реальному миру. Ведь всё зависит не только от субъективности человека, воспринимающего мир, но и от объективности самих явлений, происходящих в мире. Французский математик Анри Пуанкаре с точки зрения традиционных взглядов пытался дать своё объяснение соотношению субъективного и объективного. Он считал, что все математические пространства являются равноправными, и ни одно из них не имеет преимуществ по сравнению с другими. Все они представляют собой некие абстрактные модели, существующие только в нашем сознании. Поэтому бессмысленно спрашивать, какое из них реализуется в действительности. При описании физических явлений одно из них более удобно, другое – менее удобно, но это не означает, что одно из них истинно, а другое – не ложно. Поэтому всё в мире относительно друг друга, и это касается не только математических моделей, но и самой материи. Ведь и сама материя развивается как бы в двусторонних направлениях: в сторону тонкости, и в сторону плотности. Одна материя становится тонкой, а другая – толстой. Толстая материя стремится к крепости и уплотнению, а тонкая – к утончённости и разряжению. Эти материи и формируют понятийные пространства, которые выбираем мы по степени удобности для нашего понимания, что и составляет нашу объективную реальность пространства и времени, потому что с тонкой материей нашему уму удобнее всего справляться. Но в представлении этих материй сразу возникает серьёзное противоречие, с которым столкнулись в своё время Пифагор и Платон. При наличии тонкой материи, всегда проще её додумывать, то, что не проходит с толстой материей, поэтому создаётся ложное впечатление, что идеальные объёмные объекты не существуют в действительности, но толстые материальные заместители этих объектов всегда несовершенны и отклоняются от идеального образца. Это – как развивающееся тело растущего человека. Вначале оно молодое мягкое и лёгкое, но по степени старения становится твёрдым и тяжелым, и, наконец, при умирании становится ломким и неподвижным. Из этого развития рождается материя живая и мёртвая. Всё мёртвое толстое, а всё живое – тонкое. В тонкой материи существуют идеальные окружности и прямые линии, потому что она легко поддаётся исправлению, и из неё поучаются новые геометрические объекты. Математические истины, по сравнению с другими научными истинами обладают наибольшей научной строгостью и достоверностью, и в меньшей степени зависят от познающего объекта. Учитывая это, Платон и пришёл к выводу, что идеальные математические объемы, иными словами, идеи, существуют не в эмпирической действительности, а «на небе идей».