Глубина тихого омута - стр. 6

Люди – мы живем по-людски.

Кошки живут по-кошачьи.

Он стал нужным – его жизнь началась.

Карандаш вышел из-под станка красивым – шестигранная деревянная оправа пахла свежей краской, плотный графитовый сердечник мягко отражал свет металлическим оттенком. Он был заточен так идеально, что мог бы стать шпагой в руке любого мальчишки.

Но купивший его человек не играл в дворовых мушкетёров. Напротив, он стоял на пороге той особой юношеской серьёзности, которая взрослеет так же отрывисто и непропорционально, как и молодое тело.

Хозяин карандаша усердно чертил линии на клетчатых листах тетради, графит оставлял частицы себя на деревянной линейке. Шурша по бумаге, карандаш неровно бегал по строчкам, оседал небрежными пометками на полях, порой дважды или трижды возвращаясь к затёртым ластиком местам. Борозды от начерченных ранее линий были глубоки – человек держал карандаш крепко и нажимал на бумагу с силой, как будто упрямым усердием пытался перекрыть те знания, что не хотели устроиться в его голове. Он думал, что будет убедительнее для самого себя, если заключит свои доводы в жирные тёмные контуры. Невиданные графики и формулы были чужды карандашу, но столь же чужды они были и руке, выводившей их. Скорые мысли человека лишь на малую долю секунды задерживались на букве или линии, и чем меньше он понимал – тем сильнее графит вдавливался в бумагу, порой как будто со злостью. Карандаш чувствовал себя виноватым, но не в его силах было вложить смысл в тот след, что он оставлял за собой, он управлял лишь формой, содержание же было ему неподвластно.

Потом что-то случилось в жизни человека, и его рука стала легче и небрежнее. Сперва на замену упрямству пришло изумление, потоками проходившее через графитовый сердечник, – карандаш и его хозяин вдруг обнаружили в себе множество оттенков. Отчаявшись совладать с однотонными формулами, человек поначалу несмело, без всякого движения к результату, рисовал фигуры. Под его рукой появлялась форма у конуса и сферы, несуществующий свет ложился на текстуру гипса, металла, дерева. Человек всякий раз точно знал все свойства того, что он отражает на бумаге, словно он держал это на своей ладони. Вскоре рука обрела уверенность. Теперь не бессильное упрямство владело им, когда глубокие и злые линии и плотно сжатые губы подходят на роль последних аргументов. Он старательно, со знанием дела стал вдыхать жизнь во всё, что обитало в его воображении. Разноцветный калейдоскоп мыслей, нетерпеливо дрожащий в ожидании выхода, поселился в графитовом сердечнике. Карандаш будто проживал всё, что создавалось его человеком, – он был оскалившимся львом, парусником в океане, печальной женщиной и загадочным существом, был далёкой планетой и утренним цветком. Человек создавал новую реальность, и карандаш был частью этого акта творения, ощущая, как через его сердечник из руки на бумагу проходит содержание, смысл, характер и само существование. Карандаш и его хозяин были счастливы. «Мне видится теперь, что я обрел целостность, – писал человек кому-то, – найти дело по душе – событие исключительное и в масштабах одной судьбы влияющее на ход личной истории. Но сколько отваги нужно, чтобы следовать ему! Краеугольный камень моего мироустройства у меня под ногами, но покуда я топчусь на нём в нерешительности, лишь стараясь не соскользнуть. Но чувствую, в скором времени найду в себе необходимые ресурсы, чтобы начать строить на нём цитадель моей счастливой судьбы. Даровать бы всем по такому открытию! Это же свобода в чистом виде – да, именно так, ведь мое сердце никогда не бывало таким вольным».