Глаза Клеопатры - стр. 9
– Потому что пригласили. Других вариантов не было, а мне хотелось отдохнуть. Здесь и без моря хорошо. Воздух, сосны… И море мелкое, как раз по мне.
– Ты что, плавать не умеешь? Хочешь, я тебя научу?
– Спасибо, меня уже однажды научили… «на всю оставшуюся жизнь». Знаешь, кино такое было. – Встретив его недоуменный взгляд, Нина неохотно пояснила: – Когда мне было шесть лет, родители повезли меня в Крым. В Коктебель. Мы поехали на экскурсию на теплоходе. Теплоход остановился в какой-то бухте… не помню названия, да и не в нем суть. Отец подхватил меня и бросил в воду. Он говорил, что это самый верный способ научиться плавать. Мама хотела броситься за мной, но он не дал. Я чуть не утонула.
– Он что, сумасшедший? – спросил Никита, не сразу обретя дар речи.
– Да нет, просто, как на Украине говорят, «упэртый». Всегда считал, что он «знает, как надо». Ну, как в песне у Галича поется.
– И что было дальше? – тихо спросил Никита.
– Ну, я здесь, как видишь, – криво усмехнулась Нина, и алмазный взгляд блеснул из-под насупленных бровей. – Какой-то матрос прыгнул за борт и вытащил меня. Мама сгребла меня в охапку и в тот же день увезла обратно в Москву.
– Он писатель? – продолжал расспрашивать Никита.
– Писатель. А как ты догадался? – удивилась Нина.
– В Коктебеле был писательский Дом творчества. Вот я и подумал…
– Вообще-то он такой же писатель, как я – боксер-тяжеловес. Маклаков. Ты его, наверное, знаешь.
Да, Никита знал Маклакова. Это был один из самых известных советских писателей. Человек небесталанный, он очень рано променял свои способности на официоз и пропаганду, получил от государства все положенные регалии, включая звание Героя Соцтруда, депутатство, множество премий и почетных должностей. Когда времена изменились, он чутко уловил конъюнктуру и ударился в славянофильство, стал почвенником и патриотом. Его сочинения, за исключением самых ранних, по мнению Никиты, невозможно было читать. О его жадности и скупости ходили легенды. Впрочем, об этом Никита знал не понаслышке.
– Да, я с ним даже лично знаком, – подтвердил он мрачно.
Нина покосилась на него.
– Как тебя угораздило?
– Когда мне было одиннадцать лет, я снимался в кино. В фильме по его сценарию. Это было кино про космонавтов, премьеру устроили в Звездном городке. Твой отец понимал толк в пиаре, когда еще и слова такого не было.
– Да, в пиаре он силен. Что было дальше?
– У меня по фильму была партнерша. Девочка, моя ровесница. Нас с ней повезли в Звездный вместе с Маклаковым, прямо на его машине. А теперь считай: фильм двухсерийный, потом еще обсуждение, вопросы задавали, банкет был, в общем, вернулись мы в Москву довольно поздно. И – ты представляешь? – он высадил нас у конечной станции метро, и мы с этой девочкой глубокой ночью добирались до дому сами. Пожалел классик бензина по домам нас развезти. Представляешь? – повторил Никита. – Пока я ее провожал, сам до дому добрался ближе к утру. Родители уже не чаяли увидеть меня живым.
– Представляю, – столь же мрачно кивнула Нина. – Это как раз в духе нашего болярина.
– Как? Как ты его называешь?
– Болярином. Это мы с мамой его так прозвали. Он страшно гордится своим шестисотлетним дворянством. Он же родственник того Маклакова, дореволюционного деятеля.
– Которого? – оживился Никита. – Их было двое. Один был членом Госсовета, другой послом в Париже. Ему больше повезло, он оказался в эмиграции и не попал под раздачу.