Глаза Клеопатры - стр. 22
– Ладно, убедила.
– А что, тебя надо было убеждать? Тебе не нравится Боги?
– Я перед ним преклоняюсь, – заверил ее Никита. – Мне просто хотелось понять, что в нем видят женщины. – «Хотя ты не рядовая женщина», – добавил он мысленно. – Посмотрим «Мальтийский сокол»?
– Нет, – решительно отказалась Нина, – я не хочу смотреть, как женщину сажают в тюрьму на двадцать лет.
– Но ее же не просто так сажают! Она же убийца!
– Все равно не хочу.
– Ну, тогда сама выбирай.
– «Сабрины» у тебя, конечно, нет…
– «Сабрины»? – удивился Никита. – Да ее по телику показывают раз в две недели! Тебе еще не надоело?
– То, что показывают по телику раз в две недели, – это ремейк. А оригинал снял в 1954 году Уильям Уайлер. Заглавную роль играла Одри Хепберн, а ее партнером был Боги.
– Я не знал, – признался Никита. – Виноват, исправлюсь. Ну а пока выбери что-нибудь еще.
– Вот. «Иметь и не иметь». Все-таки Хемингуэй. Да, и еще… Ладно, потом расскажу.
Они посмотрели еще одну трагически-безысходную историю. Никита потихоньку наблюдал за Ниной. Это было неизмеримо интереснее, чем страдания героев на экране. А она ничего не замечала, поглощенная страстью Хамфри Богарта к юной Лорин Бэколл.
Когда фильм кончился, Никита объявил, что пора ехать на рынок. Нина тотчас же подозвала Кузю. Песик как будто уже знал, что его опять с собой не берут: он шел понурившись, его обычно закрученный кверху хвост свисал между задними лапами.
– Идем, милый. Я отведу тебя домой. Сторожи.
– Он может остаться здесь, – предложил Никита.
– Нет, ему лучше там, где его привычный коврик.
– А он не будет… протестовать? Ну, грызть мебель или…
Опять Никите пришлось испытать на себе ее алмазный взгляд.
– Кузя прекрасно воспитан… в отличие от некоторых, – снисходительно заметила Нина. – А главное, он благороден. Нет, он не будет грызть мебель.
Она повела песика в соседний коттедж. В прихожей Никита опять надел на нее ветровку.
– Я думала взять зонтик…
– Ну вот еще! На рынке с зонтиком чикаться? Бери ветровку.
– А ты?
– У меня другая есть.
В его ветровке она походила на девочку, напялившую папину одежку. В эту ветровку она могла бы завернуться трижды. Но Нина мигом подвернула рукава, до предела затянула пояс, расправила капюшон, и ветровка стала ей почти впору.
– Что ты хотела рассказать? – спросил Никита, когда они сели в машину и тронулись.
– О чем? Не помню.
– Когда кино смотрели. Ты обещала что-то рассказать.
– А! Про Лорин Бэколл. Я о ней передачу видела. «Иметь и не иметь» – ее первый фильм. Она была совсем молоденькой, волновалась страшно, и у нее начинал непроизвольно дрожать подбородок. Она научилась сдерживать дрожь, глядя вот так, исподлобья, словно набычившись. – Нина показала, как это делала Лорин Бэколл. – А критики решили, что это у нее такой особенный пронизывающий взгляд. Фирменный взгляд Лорин Бэколл. И пришлось ей сохранить этот взгляд на всю жизнь, хотя подбородок больше не дрожал.
– Здорово! – рассмеялся Никита. – Вот уж и вправду не знаешь, из какого сора…
– Таких «историй» в истории искусства полно, извини за тавтологию. Вот, например, Шопен сочинил этюд для разработки левой руки, а мы считаем это великим явлением духа…
– Бах сочинял двухголосные инвенции как упражнения для своих учеников, – подхватил Никита, – а теперь их исполняют в концертах. Да, я тебя понимаю. Кстати, ты любишь Баха?