Главы для «Сромань-сам!» - стр. 5
Как будто есть что понимать: новое платьице старой, но любимой кукле.
Однако борщи готовит неоспоримо Украинские.
С каких же это пор он начал величать её по имени-отчеству? Ну это ещё дети рядом жили… Да, точно… Сперва в шутку, теперь просто само—и только так, а не иначе—выскакивает, на автомате.
А и на что тут удивляться? – от косы осталась только стрижка волнистых волос ослепительно белой седины вокруг лица в сухих морщинах. Пенсионерка Антонина Васильна Марину знает назубок, но всё равно порой ещё полистывает… Причём из самых давних годов издания.
Но стройность всё так же при ней. Тонюсенька…
Вот так, с достоинством и без суеты, с приличествующей Старшему Преподавателю Кафедры Английского языка Государственного ордена Трудового Красного Знамени Педагогического Института имени (нет, придётся всё ж таки перевести дух), да, с неторопливостью, и не углубляясь в медитации на какую-либо из длительно конкретных тем, Дмитро Иваныч снизошёл на площадку между своим и четвёртым этажами.
Навстречу раздавался звук поспешливо-уверенных шагов, а вскоре различилось и запыханное сопение через нос…
* * *
Комплектующая #2: Звучание Отчаяния
На выходе из подъезда через дверь распахнутую давно и безвозвратно, пришлось немножечко прижмуриться от солнца прямо над самой головой. Каждый из глаз жмурился чуть-чуть по-своему: тот, который левый, поплотнее, а правый не настолько же и потому, со стороны, лицо, наверное, казалось заносчивым и храбрым или уж так ей просто чувствовалось, про себя, изнутри.
Инна замерла на полминутки, лицом к лицу жаркого солнца середины лета, что длилось уже без конца и края и ему столько же ещё до сентября, а затем перешла поперёк асфальтовой дорожки перед зданием в тень по ту сторону, под рослые деревья вишен, и миновала невысокий борт дощатого квадрата песочницы, где вкруг осевшей горки мелкого речного песка ёлзала малышня, таская свои малявские машинки по зыбучим волнам барханистой россыпи:
– Зззввв! Вввзззз! Би-бип! Ухади с далоги!
– Сам ухади! Дырр! Др-дырр!
Машинки бодаются, лоб в лоб, жестью своих кабинок, на волосах толкачей-водителей вздрагивают, то ярче, то угасая, пятнышки солнца, что прорываются сквозь листву в древесных кронах, тут и там, как только ту взъерошит ветерком.
Потом один из них уступит и повзызыкает в объезд песчаного Монблана, за которым совсем уж карапузики старательно грузят свои ведёрки тощими струйками песка—пару-другую полупустых совочков—чтобы неуклюже вытряхнуть его за борт.
А больше никого и нету на весь двор, но не в песочке же играться третьекласснице.
Ещё несколько замедленных шагов и, не выходя под бельевые верёвки для стирок, протянутые от столба в центре—совсем пустые сегодня—она остановилась потрогать шершаво-плотную кору вишни, потому что дальше опять начиналось жаркое солнце середины дня из середины лета.
Сегодня папа уже приезжал на обед. Он подогрел борщ на газовой плите и они пообедали за кухонным столом, потому что мама с утра ушла на свою работу в институт, а стол на кухне хоть и маленький, но как раз на двоих.
Борщ вкусный был – папа всегда кладёт в него сметану полной ложкой, с верхом, но просто он сегодня сердится и молчал всё время, пока не крикнул, что сколько можно уже болтать ногами и пяткой табуретку бить, а лучше допивала бы свой стакан маминого вишнёвого компота, который он налил из белой кастрюли из холодильника.