Главная партия для третьей скрипки - стр. 14
– Потому что в земле только тело. А дух человека вечен.
– Мама сказала: я смогу ее видеть.
– Да.
– А у меня получится – самой входить в такую медитацию?
– Конечно, нет. Но я готов помочь в твоем трудном пути.
– Но как вы это делаете? Вы гипнотизер?
– Ничего подобного. Я никогда не вторгаюсь в сознание людей. Просто помогаю выйти из рамок. Стать такими, какими вам дано природой. Я ничего тебе не внушал. Лишь отпустил твои собственные зажимы и вернул в истинный мир.
– А в этом мире есть моя мама?
– Конечно. – Он не колебался ни секунды. – Смерти не существует. И люди вечны до тех пор, пока мы о них помним.
На маминых похоронах кто-то говорил похожее. Тогда Арина готова была вцепиться в оратора и выцарапать ему глаза. А вечером, после поминок, нюхала мамины шарфы, ревела в ее подушку. Не сводила глаз с фотографии. Умоляла: «Приди ко мне. Приснись».
Но спала, когда забылась под утро, в хаосе кошмаров. И проснулась в слезах.
Мама не появилась.
– Как мне научиться этой вашей медитации?
– Надо освоить много специальных техник. Приходи завтра на занятия. Мы начинаем в девять утра. Для начала сходишь на три сессии. Освободишься в семь. У тебя деньги есть?
– А… сколько надо?
– Сколько сможешь. Пятьсот. Тысячу. Полторы. Мы не проверяем, кто сколько жертвует.
– Спасибо! – Взглянула она просветленно.
– Будь здорова.
Лев Людовикович дотянулся до ее висков и легонько сжал их в ладонях.
И Арина – впервые со дня маминой смерти – вдруг мучительно захотела есть. Не глотать любую подвернувшуюся пищу, а именно слопать что-нибудь вкусное. Пиццу из дровяной печи. Икру на свежем хлебе.
Лев щелкнул пальцами. Его помощница явилась мгновенно.
– Проводи! – велел он.
Арина прошла по коридору, чувствуя себя, словно бредет в приятном, теплом тумане. Сунула ноги в горячие (на батарее их, что ли, держали?) сапожки. Уже на пороге понизила голос, спросила:
– А твои – муж, дочь, родители – они тоже к тебе приходят?
– Почему приходят? – удивилась Зина. – Мы живем вместе. Как раньше и жили.
«Быть такого не может», – жалобно пискнул разум.
Но Арина велела ему замолчать. Вышла из гостеприимного дома. В бодром темпе дошагала до первого встретившегося кафе. Вошла, заказала огромную пиццу с креветками и поймала себя на том, что улыбается. Тоже впервые со дня маминой смерти. Да и раньше она улыбалась нечасто.
Когда поела, вышла на улицу. Привычно достала сигареты. Вынула одну, прикурила. И вдруг почувствовала – ничего более мерзкого она не пробовала никогда в жизни.
Раскашлялась, вышвырнула пачку и зажигалку в урну. И зачем она травила себя столько лет?
Первый день после новогодних каникул на работе прошел предсказуемо. Коллеги наперебой хвастались, как провели праздники. Первая скрипка, старая и толстая тетка, позволила себе Таиланд, виолончелистка-стажерка – юная и большеглазая – уела старшую коллегу Мальдивами с новым другом. Горнолыжники уезжавшие форсили перед теми, кто позволил себе только ближнее Подмосковье. Трубачи, все как один, явились с красными лицами – говорили, что обветрились на зимней рыбалке. Запах перегара подтверждал: действительно, пили. А предъявить рыбу никто не требовал.
Арина в общих бахвальствах традиционно не участвовала. Пока мама была жива, на зимние каникулы они по Золотому кольцу путешествовали. Или по монастырям. Подобные маршруты в оркестре не слишком котировались. Но Люська, с которой рядом сидели, все-таки поинтересовалась: