Гений разведки - стр. 14
– «Чех», – подсказал напарник. (Таким коротким, но ёмким и, главное, точным определением в красных войсках наградили все «панцерники», произведённые для нужд вермахта на пльзеньском концерне «Шкода»; те из-за своей, не самой мощной, брони, слыли идеальной мишенью для наших бронебойщиков.) – Командир, пли!
– Слушаюсь! – шутливо подчинился Подгорбунский.
Бабах!
И «Panzerkampfwagen 38 (t)» (так их назвали в германской классификации) мгновенно запылал огнём.
Остальные, следовавшие за ним, «железные собратья», развернулись и дали драпака. Зато на поле боя появилась вражеская пехота.
– Твоя очередь! – сухо выдавил герой, выплёвывая очередную сигарету. («Всё, впредь к этому импортному дерьму никогда больше не прикоснусь!») – Эй, парень, ты чего?
Боец не отвечал. Ну, не могут мёртвые разговаривать – и всё тут…
Выругавшись, Подгорбунский схватил оставшийся бесхозным пулемёт и принялся строчить по наступающему противнику. Доселе казавшиеся довольно стройными ряды гитлеровцев заметно поредели.
А спустя несколько секунд случилось и вовсе то, чего он никак не ожидал: оставшиеся в живых фашисты бросились врассыпную, оставляя на поле боя тела своих погибших товарищей, в том числе и двух танкистов из экипажа ранее подбитого танка.
Отважного советского бронебойщика тоже задела шальная пуля. Но не смертельно. Просто оцарапала плечо, не причинив существенного вреда иным, более жизненно важным, органам. Показываться лекарям с «такой ерундой» Подгорбунский категорически отказался. Однако командир роты настоял на необходимости медосмотра.
Полевые эскулапы зафиксировали лёгкое ранение и отпустили Владимира с миром.
А спустя несколько дней (14 июля 1942 года) Государственный комитет обороны принял постановление № 2039 о введении в войсках знака за ранение. Так что теперь наш герой имел полное право щеголять тёмно-красной нашивкой из шёлкового галуна.
Впрочем, вскоре от такой практики ему придётся отказаться. Ибо, как позже сообщит видный мемуарист Попель, «если бы Подгорбунский носил все нашивки за ранения, на его груди не осталось бы места для боевых наград»…
С тех пор на этом участке фронта установилось относительное затишье.
Ни в тот, ни в следующие несколько дней, фашисты никаких атак больше не предпринимали.
Побаивались, получив «по рогам»…
Подгорбунский приволок тело погибшего товарища в расположение части и, предав земле по христианскому обычаю, принялся согласно устоявшейся в российских (и не только) войсках традиции приводить в порядок личное оружие.
И тут невдалеке раздался визг тормозов.
Бойцы противотанкового взвода, словно по команде, одновременно высунули головы из траншеи и дружно ахнули: в их сторону в сопровождении ротного бодро чеканил шаг сам командир 1-го танкового корпуса, который не так давно первым в Красной армии был удостоен звания «гвардейский», Михаил Ефимович Катуков.
– Смирно! – на каких-то совершенно немыслимых сверхчастотах выкрикнул Володька (так громко, что на соседних деревьях всполошились птицы). – Товарищ генерал-майор…
– Отставить! – полководец, улыбаясь, протянул ему руку, словно равному. – Как звать тебя, братец?
– Старший сержант Подгорбунский.
– Постой, дружок… Уж больно знакома мне твоя босяцкая физиономия. Да и фамилия, как говорится, на слуху… А не тот ли ты разбышака, которого ещё в тридцать девятом нахваливал и рекомендовал командованию товарищ комиссар Попель?