Гарь - стр. 2
С трясущейся головой Индриков сел на табурет. То, что в гильдии росла новая сила, было понятно давно, но ее возможности, ее волевой зловещий фанатизм… Когда же это вскрылось? Да, там потрясли правление Мосбиржи. Два простеньких не привлекших широкого внимания суицида. Потом директор «БелИнвеста» в Витебске с заточкой в горле. История тоже понятная. А вот потом случился Смоленск. Демонстративная казнь директора банковского холдинга вместе с сыном десяти лет, нарочно обставленная халтурной бытовухой: якобы под кайфом зверски зарезал сына, после опомнился и вспорол себе живот на манер харакири. Чудовищные кадры. Бывалых оперов рвало.
Плюя на все предосторожности, профессор написал в ответ:
– Саша, у меня двух дней нет!
Перечитал. Поднял взгляд на кривые клены в завязавшихся почках и судорожно облизнул губы. Нет уж. Истерить не позволительно. Он стер напечатанное, подхватил брошенные на балконе галстук, жилет, пиджак от тройки и вошел к себе в кабинет.
Портфель собрал быстро. Отершись не высохшим после ночного душа полотенцем, переоделся. Папка с бумагами, паспорт, второй телефон, зарядка. Профессор засунул руку за большую икону и вытащил два медных с ладонь триптиха. XV век, старинная семейная реликвия. Кошелек, маска с перчатками. Что еще? Таблетки. В бега так, в бега. Придется брать целый набор, упаковку и четыре банки. Плюсом ингалятор, баллончики с аэрозолем. Подумав, он запихнул в портфель еще и небольшой винт-штопор. На случай. Сел в кресло и прислушался. В квартире лишь постукивали часы.
Теперь главное. Индриков выбрал из стола остальные документы, взял ноутбук, бутылку виски и, аккуратно скрипя паркетом, вошел в уборную. Под нараставший гул вытяжки он открыл над брошенным в раковину ноутом горячую воду, бросил ворох бумаг в ванную и кинул вспыхнувшую спичку. Горело долго, даже с виски, а тянуло неважно. Пришлось разложить под дверью смоченное полотенце, чтобы дым не вырвался в комнаты. Кое-как от всего избавившись, он смыл пепел, оттер от черноты эмаль и направился в коридор. Плана пока не было, профессор лишь понимал, что нужно как можно скорее покинуть дом.
Елена Павловна еще спала. В приоткрытой двери виднелось, как она сладко куталась и сопела в одеяло, все такая же соня, как и в институте. Слышала ли она, как он вчера вернулся за полночь? Индриков сжался. Навернулись слезы. Вот так ее оставить, не попрощавшись, возможно навсегда. Он наскоро написал в блокноте, стараясь выдержать ровный почерк: «Дорогая Елена Павловна, уехал в сад работать над книгой. До среды, целую. О.».
Ругая себя, за то, что, как дурак, жег бумаги в новой одежде и теперь провонял, Индриков спешно запер дверь. Держа в одной руке портфель и мусорный пакет с ноутом, он посмотрел в пролет наверх и вниз, вызвал лифт, а сам стал спешно спускаться по лестнице. На улице нужно было провериться. То, что его не ждали прямо тут, ни черта не значило. Может, хотят поводить его по городу, чтобы срисовать контакты или пару адресов.
Где-то в сквере по направлению Бутырки, минутах в пятнадцати, кажется, работал фонтан – там можно было попробовать скинуть ноут. Вариант не лучший, память вытягивали и из мокрого железа, но откладывать до путей казалось слишком опасным.
Вскоре по дороге попалась детская площадка, огороженная домами, с шлагбаумами на въездах. Кроме футбольной коробки тут стоял облупленный игровой домик с горкой, откуда просматривался весь двор. Место хорошее. Профессор достал свой обычный рабочий телефон, кинул вещи в домике и двинулся дальше, вызывая на ходу такси. Почти сразу на заказ откликнулся Зейнал Хасай оглы, который должен был подъехать минут через одиннадцать со стороны Сущевского Вала.