Гарь - стр. 11
– Ага, он и меня спрашивал. Типа не видел ли я чего-нить подходящего по хендмейду, прикинь? – поддержать простенькую бытовую историю Глебу показалось для начала хорошим вариантом – Говорит, что у этих бездельников, которые из ерунды делают ерунду дорогую, бывают нормальные решения в плане там техники и материалов. А ютуберы, ну те блогеры, что про загородный быт видосы пишут, просто копируют друг друга. Короче одни и те же идеи бесполезно перемывают.
– Ну, блогеры. Отец у нас сам лучше любого блогера знает. Ему бы к ним съездить, разобраться. Всё-таки сын плотника. Ах, деда Коля, царствие ему небесное… какой он мастер был. Какие резал наличники. И не просто, кстати, а по узорной истории своего родного пермского края. У него целые альбомы остались со старинными наличниками.
– Помню. Он мне в детстве показывал, рассказывал по купцам. Заодно и пермскому фольклору научил.
Мама хохотнула. Цокнул в трюмо хрусталь. Эту домашнюю историю все очень любили – как Глеба в четыре года привезли на майские к отцовским родителям, откуда он вернулся с пристрастием к копчужке и мощным запасом натурального деревенского мата. Досталось многим, а отец, кружа младшего сына над головой и угорая над картавой матершиной, все говорил: «Ну прям копия батя на выпасе!».
Простой и добрый деда Коля умер в том году в разгар короны. С ним оборвалась отцовская родительская никоновская нить, и единственными старшим предком стал непростой и недобрый хозяин дома номер Ноль, которого не вспоминали никогда. Притом, что мама своим отцом немного гордилась, хотя и старалась не показывать. Стоило задуматься. Стоило лишь прикинуть, почему за столько лет никто и никогда и нихера не заводил о нем речь. В отголосках истории чувствовалась печать семейной неудачи, оставленная кем-то то ли умершим, то ли убившим, да так оставленная, что прямо клеймом на мясе.
– Да, Николай Евстафьевич у нас рукастый был, и отцу передалось. Жалко, ты не в их породу. У Вовы, вон, тоже все из рук валится, хоть он и старается. Мне Маша рассказала, он тут перед новогодними бойлер смог починить, представляешь. Отец обрадовался. Не показывал, понятно, но обрадовался, что проявилась никоновская кровь.
– Ну Вован и внешне стал на деда походить, особенно, когда не бреется – засмеялся Глеб – на слайдах видно. Его в рубаху с лаптями обуть – вылитый пермяк… Слушай, так получается теперь никого из того поколения и не осталось кроме Глеба Давидовича?
Произнеся собственное имя, а он даже и не знал, назвали ли его в честь деда по матери или нет, Глеб вздрогнул – так оно отозвалось в комнате, что даже помрачнели шкафы, потяжелел воздух. Сам названный, кажется, стал за спиной покойником, вцепившись ногтями в спинку кресла. Конечно, мать встревожилась. Ее лежащее на боку тело напряглось, заострились лопатки, невзрачное бежевое платьице натянулось, выпятило застежку лифчика.
– Да сынок – произнесла она наконец – получается.
– Слушай, вот бы и с ним слайды посмотреть, а то совсем ничего про него и не знаю. Да и съездить бы к нему здорово было. Он все на тех дачах зеленых живет? Давно виделись?
Четко представилось, что со слайдами при удаче могут найтись дедовские документы. Даже пусть просто мещанский соцархив, студенческий, или рабочий, или с армейки. Какой угодно. В неизвестности пригодятся любые даты, любые штампы. Любые адреса.