Габриэль Конрой - стр. 42
– Есть тысяча разных способов ухаживать за женщиной, – безапелляционно заявил Джонсон, бегло обрисовав, каким именно путем он добился взаимности у своей последней дамы сердца, – тысяча способов, потому что каждый мужчина на свой образец и каждая женщина тоже на свой образец. Что подходит одним, не подходит другим. Но существует способ, перед которым не устоять ни одной женщине. Прикинься равнодушным, ничем не показывай, что она тебе нравится. Можешь даже позаботиться о ней самую малость, если есть охота – ну, вроде того, как наш Гэйб заботится о своих пациентах, – про любовь же ни словечка. И так гни свою линию, пока она не поймет, что у нее нет иного выхода, как самой объясниться тебе в любви. Ты что это, Гэйб, уходить собрался?
Гэбриель, который поднялся со своего места в очевидном смятении, пробормотал что-то насчет позднего времени, но потом снова уселся, не в силах отвести глаз от Джонсона, словно тот его загипнотизировал.
– Против этого способа женщины бессильны бороться, – продолжал Джонсон, – и за мужчинами, которые им пользуются, нужно следить в оба. Я бы даже преследовал их по закону. Ведь это значит играть на самых святых чувствах! Ловить надо таких молодчиков, ловить и разоблачать!
– Ну а если тот человек не задумал ничего худого, если у него просто характер такой, – жалобно сказал Гэбриель. – Он, может, и к женщинам не привержен, и жениться совсем не хочет, – просто такая у негр повадка.
– Черта с два повадка! – сказал неумолимый Джонсон. – Нас-то ему не провести! Хитрющая бестия – не сомневайся!
Отклонив все уговоры повременить, Гэбриель не спеша поднялся, направился к двери и, промолвив что-то о дурной погоде (нарочито небрежным тоном, чтобы показать, что спор ни в малейшей мере не взволновал его), пропал за пеленой дождя, который лил не переставая вторые сутки и успел превратить единственную улицу Гнилой Лощины в бурлящий желтый поток.
– Гэйб сам не свой сегодня, – сказал Джонсон. – Утром я слышал, что его разыскивает адвокат Максуэлл. Что-то у него стряслось. Гэйб – славный парень. Звезд с неба он, конечно, не хватает, зато за больными ходит замечательно, а в поселке, вроде нашего, – это великое дело. Жаль, если он забросит своих пациентов.
– Уж не замешана ли тут женщина? – усомнился Бриггс. – Он, похоже, разволновался, когда ты сейчас заговорил о женщинах. Некоторые считают, – продолжал Бриггс, понижая голос и оглядевшись вокруг, – что Олли, которую он выдает за сестру, на самом деле его дочь. Нянчиться, как он с ней, и ночь и день, забыть про баб, про выпивку, про карты, про друзей, – на это пойдешь только ради родной дочери. Не встречал я таких любящих братьев!
– Да и вся эта история про Голодный лагерь и тому подобное не очень-то похожа на правду, – вмешался один из собеседников. – Лично у меня всегда были сомнения.
– Что бы там ни случилось – его забота, – подвел итоги Джонсон, – и меня нисколько не касается. Бывало, конечно, что я говорил Гэйбу, кто чем захворал и даже давал некоторые полезные советы, как кого лечить, но я не стану попрекать его этим, даже если он и влопался в какую-нибудь нехорошую историю.
– Скажу со своей стороны, – добавил Бриггс, – что если я позволял ему приходить ко мне и лечить больного мексиканца, это вовсе не значит, что я взял на себя поручительство за его нравственность.