Фрейд - стр. 91

Фрейд не всегда ценил материал, предоставляемый пациентами, несмотря на его возможную информативность. Временами проведенные с ними долгие, утомительные часы вызывали такое ощущение, что основателя психоанализа затягивает в трясину, и он начинал думать, что врачебная практика отвлекает его от загадок вселенной. Тем не менее клинический опыт и теоретические исследования питали друг друга. Фрейд любил изображать свою медицинскую карьеру как отвлечение, начавшееся с подростковой страсти к глубоким философским загадкам и закончившееся возвращением пожилого человека к общим проблемам после долгой, нежеланной ссылки к врачам. В действительности «философские» вопросы никогда не переставали волновать Фрейда, даже после того, как он, по его собственным словам, «стал врачом против своей воли». В сорокалетнем возрасте, в 1896 году, оглядываясь на свою молодость, он писал Флиссу: «Когда я был молод, для меня не было ничего желаннее философского озарения. Сейчас я нахожусь на пути к нему, повернув от медицины к психологии». Фрейд мог найти понимание у своего берлинского друга, который двигался в том же направлении. «Я вижу, – рассуждал он в пространном новогоднем письме от 1 января 1896 года, – что, став врачом, ты стремился к своему идеалу – понять человека с помощью физиологии; я же втайне надеюсь тем же путем достичь другой цели – философии». Каким бы сильным ни было его презрение к большинству философов и их тщетным играм, Фрейд всю жизнь будет преследовать собственные философские цели. Эта непоследовательность скорее кажущаяся, чем реальная. Фрейд вкладывает в «философию» особый смысл. В полном согласии с модой эпохи Просвещения он низводит философствования метафизиков к бесполезным абстракциям. Но с равной степенью враждебности Фрейд относится к тем философом, которые приравнивают богатство разума к сознанию. Его философией был научный эмпиризм как воплощение научной теории психики.

К таким высоким стремлениям Зигмунда Фрейда привело непосредственно исследование сновидений. Поскольку сон является основой желания в действии, он посчитал необходимым предпринять систематические, глубокие набеги на самые основы психологии: они сами по себе могут сделать сновидения постижимыми. Вследствие этого шибботеты, или речевые особенности, своеобразные «пароли», психоанализа Фрейда, включающие короткий каталог, отличающий его психологию от психологии других, появляются не только в строгой, аналитической последней главе книги о сновидениях. Принцип психологического детерминизма, взгляд на психику как на сочетание конфликтующих сил, концепция динамического бессознательного и скрытая сила страстей во всей психической деятельности – все это пронизывает ее структуру.

Важное положение теории Фрейда заключается в том, что в мире психики нет места случайностям. При этом он никогда не отрицал, что человек зависит от воли фатума. Наоборот, Фрейд подчеркивал это: «Мы при этом охотно забываем, что, в сущности, все в нашей жизни случайно, начиная от нашего зарождения вследствие встречи сперматозоида с яйцом». Не отрицал он также реальность нашего выбора, полагая, что цель психоаналитического лечения как раз и состоит в том, чтобы «предоставить «Я» больного свободу принимать те или иные решения». Но ни «случайность», ни «свобода» Фрейда не являются произвольным или случайным проявлением спонтанности. По его мнению, каждое психологическое событие, каким бы случайным оно ни выглядело, представляет собой узел в переплетенных нитях причин, которые уходят корнями очень далеко, чрезвычайно многочисленны, сложным образом взаимодействуют друг с другом, и поэтому распутать их нелегко. И действительно: вырвать свободу из объятий случайности – это одно из самых заветных и поэтому самых упорных и иллюзорных желаний человечества. Но Фрейд строго предупреждал, что психоаналитики не должны поддерживать подобные иллюзии, поэтому его теория психики категорически и откровенно детерминистская.