Французская литературная классика на отечественном экране и русская на французском. Материалы научной конференции 9–10 декабря 2012 г. - стр. 23

Брессон не проповедует более идеал, как Достоевский. И творит Брессон в другом виде искусства, природа, материал которого есть сама текущая жизнь со всеми входящими в неё пластами, в том числе и метафизическим. Стиль, в котором художники воплощают приоритет духовного над душевным, называют иногда метафизическим, иногда экзистенциальным, иногда трансцендентальным. (Строгие философы возражают против такого грубого, по их мнению, употребления устоявшихся и имеющих свою традицию терминов – первый связан с аристотелевской традицией в философии, второй – с сартровской, третий – с кантовской.) И именно он характерен и для Достоевского, и для Брессона.

Поэтому, возвращаясь к «Карманнику», отметим, что внешне экранизация достаточно вольная, но внутренне она близка к своему литературному первоисточнику. И роман Достоевского, и фильм Брессона о духовной интерпретации греха в жизни человека, оба показывают процесс, как этот грех овладевает человеком. Интеллектуал Мишель (как и Раскольников) придумывает философскую концепцию о дозволенности исключительным личностям преступать закон, для примера – а ведь в традиции философского мышления приводить примеры из жизни: взаимосвязь, взаимовлияние жизни и философии – вспоминает английского аристократа Байронто-на (и даже книгу о нём даёт почитать Жаку-Разумихину), который грабил своих друзей. А в то время за воровство приговаривали к повешению, стало быть, Байронтон – ещё и отчаянный храбрец. Идея – это первая стадия, которая в святоотеческой литературе, посвящённой христианской антропологии и вопросу греха, называется помыслом. Затем Мишель пытается воплотить свою идею в жизнь (это происходит на скачках – узаконенном месте игр). Это – вторая стадия, называемая прилогом. А затем наш герой связывается с «князем карманников» и его бандой, осваивает «ремесло» и практикует его в банде («Я стал храбрым до безрассудства. Мы с подельниками друг друга прекрасно понимали»). Это уже навык, это привязанность, страсть ко греху. Эта та стадия духовного падения, когда грех всецело овладевает человеком. Ни умирающая мать, ни увещевания Жанны, ни страх перед правосудием, представленным мудрым и проницательным следователем, ни предложения работы Жаком – ничто не может остановить Мишеля. Законы духовные запущены, они неумолимы – человек собственными силами не в силах справиться со своим грехом и его последствиями, не может освободиться. (В сказках этот закон иллюстрируется через приём фантастического – или колдовство, или пакт о продаже души, – и до этого добрый герой превращается в свою противоположность, и освобождение может прийти таким же мистическим способом, а отнюдь через убеждения.) И освобождение приходит с любовью, которая есть суть, смысл и цель жизни. А это мотив христианский. Таким образом, тема фильма – «беда честного юноши».

В «Карманнике» Брессон применяет свой любимый приём – внутренний монолог героя, пишущего дневник. Если в последующих экранизациях «Кроткой» и «Белых ночей» это совпадает с формой произведений Достоевского, то в «Карманнике» – это кинематографическая генеалогия Брессона. (Вспомним снятые ранее «Дневник сельского священника» и «Приговорённый к смерти бежал».) В цитированном фильме «Неизвестный Брессон» режиссёр объясняет свою привязанность к этому приёму: «В руке, берущей перо и начинающей что-то писать, есть что-то интимное»