Француженки не заедают слезы шоколадом - стр. 38

– Тебе придется показать его мне.

Глаза Сары засияли, и этого было достаточно, чтобы он был готов идти с нею куда ей угодно.

Она быстро взглянула на него, ожидая, что, застав его врасплох, увидит его настоящего. А он взял да и подмигнул ей. Нелегко проникнуть сквозь его невидимую защиту.

– Там будто в волшебной лавке, – сказала Сара. – Колдовской магазинчик. Мне хочется устроить что-то подобное, только не такое чародейское. И не такое большое и известное, как это. – Она жестом показала на Ladurée. – Что-то более интимное, более укромное.

– Твоя собственная сокровищница. – Она посмотрела на него удивленно, и подумала, что он учил ее почти пять месяцев, но на самом деле никогда не видел ее. – В Калифорнии. – При этом слове он почувствовал мурашки на шее и пожал плечами, чтобы избавиться от них.

Сара заметила его движение. Ее лицо снова стало напряженным, отстраненным, и она начала с усилием массировать обнаженную руку другой, которая была в перчатке.

А ему становилось все хуже. Он чертовски устал из-за того, что не держал Сару за руку.

Но об этом никто не мог догадаться, потому что Патрик никогда не позволял людям понять своих целей, не делал такой ошибки, но всегда получал то, что хотел.

Сара никогда не могла устоять перед красотой ночных парижских улиц. В поздний час, да еще в дождь и холод, они пустели. Витрины магазинов были темными. Свет лился только от старинных уличных фонарей, казавшихся пришельцами из другой эпохи. Автомобили проезжали то реже, то чаще – в зависимости от дня недели, а на узких улицах машин почти никогда не было. Улицы были наполнены предвестием следующего дня. Прекрасный образ ночного города можно было взять с собой в кровать, свернуться с ним калачиком, глядя в окно на свет и тьму, поуютнее устроиться, закрыть глаза и до утра видеть его во сне.

Саре со временем перестало нравиться ездить в пустом метро с его металлическим лязгом и грохотом, делить сиденья с ночными незнакомцами. От этого она становилась мрачной и еще более напряженной. Иногда ей даже хотелось все бросить. Пешком до дома было всего полчаса, и эти прогулки стали ритуалом. Они расслабляли и утешали Сару, хотя и наделяли ее чувством душераздирающего одиночества, но вместе с тем решимостью, и надеждой. «Да, я могу сделать это. Да, именно здесь я и мечтала оказаться. Я не брошу учиться, пока все это не станет моим, пока я не проникнусь всем этим настолько, что смогу взять с собой, когда отправлюсь домой».

Пока она не сможет вечно обладать Парижем.

Пока не научится передавать его красоту тем, кому она нужна.

Когда Сара останавливалась перед Ladurée, то, чтобы ненароком не прижаться руками к окну, обычно отводила их за спину и одной рукой брала другую за запястье. Сара полюбила изысканную, обманчивую простоту этого кондитерского дома. Она была видна во всем – в знаменитых коробках розового и мятного цветов; в зеленой двери, которая, казалось, была весьма почтенного возраста; в завитках орнамента на упаковках; в уложенных конусами всемирно известных macarons. В сочельник Сара стояла перед этим окном, украшенным к празднику блестящими звездчатыми огнями, – совсем одинокая, с сухими глазами.

Она потерла большим пальцем суставы, заботясь о напряжении в них точно так же, как заботилась обо всех других вещах, которые сильно хотела получить, но пока еще не могла.