Фотофиниш. Свет гаснет - стр. 48

Аллейн сказал:

– Когда я впервые приехал в Новую Зеландию, я познакомился с одним представителем вашего народа, который рассказал мне о маоританга[32]. Мы подружились, и я многое от него узнал; это доктор Те Покиха.

– Ранги Те Покиха?! – воскликнул Джонстон. – Вы знакомы? Он – один из самых выдающихся наших старейшин.

И он пространно заговорил о своем народе.

– После того, что вы рассказали, могу ли я задать вам вопрос? – Аллейн вернул разговор к теме острова. – Вы верите, что это запретное место?

После долгой паузы Эру Джонстон ответил:

– Да.

– А вы бы приехали, – спросила Трой, – если бы знали об этом?

– Нет.

– Вы останетесь здесь, – спросил возникший рядом с Трой синьор Латтьенцо, – или воспользуемся земными благами в гостиной? Невозможно прощаться с людьми, которые тебя почти не слушают.

– Мне нужно отправить письмо, – сказал Аллейн. – Я, пожалуй, быстренько напишу его и попрошу кого-нибудь из этих людей опустить в почтовый ящик. А ты, Трой?

– Я, наверное, пойду в студию… Нужно разобрать рисунки.

– Я присоединюсь к тебе там.

– Да, дорогой, приходи.

Трой проводила его взглядом, пока он бегом поднимался по лестнице.

– Но ведь вы же не собираетесь начать писать картину после всего этого! – воскликнул синьор Латтьенцо.

– Ну уж нет! – сказала Трой. – Просто я беспокоюсь, и мне не сидится на месте. Ну и денек сегодня был, правда? А кто сейчас в гостиной?

– Хильда Дэнси и малышка Пэрри – они остаются. А также доктор Кармайкл, который мучительно страдает от морской болезни. В гостиной не очень-то весело, хотя проворный Хэнли так и снует туда-сюда. Это правда, что вы сделали несколько рисунков сегодня днем?

– Так, пару предварительных набросков.

– Вы рисовали Беллу?

– Да, в основном ее.

Мистер Латтьенцо склонил голову набок и придал взгляду выражение страстного желания. Трой рассмеялась.

– Хотите на них взглянуть? – спросила она.

– Естественно, я хочу на них взглянуть. А мне можно их увидеть?

– Тогда пойдемте.

Они поднялись в студию. Трой один за другим выкладывала рисунки на мольберт, сбрызгивала их фиксатором из распылителя и раскладывала на подиуме для просушки. Синьор Латтьенцо нацепил монокль, сложил на большом животе пухлые ручки и принялся рассматривать рисунки.

После длинной паузы, во время которой наверх доносились смутные звуки жизнедеятельности в холле и где-то хлопнула дверь, синьор Латтьенцо сказал:

– Если бы вы не сделали вот этот, последний, что лежит справа, я бы сказал, что вы безжалостная дама, мадам Трой.

Это был самый небольшой из рисунков. На заднем плане был едва обозначен играющий как безумный оркестр. На переднем плане Ла Соммита, отвернувшись от них, смотрела в пустоту, и во всем, что Трой так экономно изобразила, сквозило безысходное отчаяние.

– Посмотрите только, что вы с ней сделали, – продолжил синьор Латтьенцо. – Она долго оставалась такой? Неужели она в кои-то веки посмотрела в лицо реальности? Я никогда не видел у нее такого взгляда, и теперь у меня такое чувство, что я вообще никогда ее не видел.

– Это длилось всего несколько секунд.

– Да? Вы напишете ее такой?

Трой медленно ответила:

– Нет, не думаю.

Она показала на рисунок, на котором Соммита триумфально, что есть силы пела, и рот ее был широко открыт.

– Я скорее думала, что вот это…

– Это портрет Голоса.