Формула контакта - стр. 73
Абоянцев встрепенулся. Сакраментальная формулировка «что такое дать этим…» подействовала на него как сигнал боевой тревоги – глобальные проекты росли по всем уголкам Колизея, как шампиньоны после дождя, и начисто вышибали его обитателей из рабочего состояния.
– Доброе утро! – зычно проговорил он, стараясь придать своему голосу побольше бодрости и свешивая за перила лопатку бороды. – Позвольте, а Бессловесный где?
Это было уже слишком – громадный сенегалец, как таитянская статуя, возвышался над компактным Сэром Найджелом, специализированным суперпрограммным роботом, использовать которого в кухонных целях было просто безграмотно. С титанирового темечка этого уникального кибернетического индивидуума стекал яичный желток.
– Васька? Да вон, выгон овечий холит, – с неизменной улыбкой отозвалась Макася. – Приспичило ему спозаранку.
Меткаф вместо приветствия выудил из решета очередное яйцо и протянул его Абоянцеву. Размеры яйца были поистине устрашающими.
– Индюк? – коротко спросил Абоянцев.
– Бентамка. Овцы, поросенок – все в норме, – пробасил Меткаф, – и те, что на здешних кормах, и те, что на концентратах. А вот птичье племя разносит как на дрожжах. Может, оттого в Та-Кемте и нет крылатого царства?
Та-Кемт, несмотря на подходящую плотность атмосферы, действительно был бескрылым миром. Птиц здесь не водилось, насекомые – бабочки, стрекозы, пчелы – в лучшем случае совершали спазматические скачки, и то не выше человеческого роста. Это было одной из загадок эволюции. А люди-то надеялись на акклиматизацию здесь земных пернатых…
– Какой вес? – спросил Абоянцев, протягивая влажно поблескивающее на утреннем солнце яйцо Сэру Найджелу.
– Двести четыре целых, шестьдесят три сотых грамма, мэм, – отвечал робот, едва касаясь предложенного объекта кончиками титанировых пальцев: несмотря на свою универсальность, он не способен был определить пол собеседника.
– М-да, – только и сказал Абоянцев. – М-да…
И даже чуткая Макася не уловила, что это должно было означать: «Мне бы сейчас ваши заботы…»
Он пошел прямо через кухню, потрескивающую вчерашними еловыми ветками, к дверце в колодец – лишь бы ни с кем больше не встречаться. Если и был у него за всю экспедицию тягостный день, так это сегодняшний. Проходя во внутренние отсеки, услышал сверху, со второго этажа, сонное бормотание Гамалея: «И в пасхальную ночь, под звон колоколов, провалился этот город со всеми жителями под землю – бом!.. бом!.. бом!.. – (на мотив „Вечернего звона“, естественно), – и поросло то место…»
В который раз он уже рассказывает эту легенду? Да еще и с утра пораньше. Тоже своеобразное проявление ностальгии. Абоянцев захлопнул за собой дверцу, пренебрегая внутренним лифтом, полез по запасной лесенке на третий этаж, в аппаратную. Не дойдя одного пролета, услышал очередной чужой разговор. Фырчал Алексаша: «Ну, под наркозом, под гипнозом, в конце концов! Эка невидаль – опалить шкуру, два-три косметических рубца пострашнее… Вот и готов калека, божий человек. Засылай себе в город, никто и не потребует у него, убогого, чтобы он из своих обожженных конечностей делал лопату или метелку. Ведь элементарно, так почему же не попробовать?» – «Потому и не попробовать, – степенно возражал Наташа, – что так и засыплешься… Дай-ка тестер… Потому как люди все считаные, из города в город не бегают, тут уж действительно как в Египте – никаких Юрьевых дней… Теперь изоляшку! К каждому двору жрец определен, он беглого за версту учует». – «Ну, уж кого-кого, а тутошних жрецов обвести вокруг пальца – это раз плюнуть. Не тот тут жрец. Без фанатизма, без остервенения – ни рыба ни мясо… Давай-ка тот блок еще почистим для профилактики… Ага, держу. Так вот, дохлая тут религия, скажу я тебе!» – «Это со стороны, Алексаша. Дохлых религий не бывает. Мы еще с ними нахлебаемся». – «Когда? Когда, я тебя спрашиваю? Мы уже пересидели тут все разумные сроки акклиматизации, а там, на базе, только и ждут, к чему бы придраться, чтобы сыграть отбой! Ты же знаешь на опыте веков, что с течением времени всегда выигрывают перестраховщики, – это как в чет и нечет с машиной…»