Формула контакта - стр. 44
– Так что, по-твоему, кто-то из здешних экстрасенсов, ковыряя себе в носу, транслирует Кшиське свой вариант «Клуба путешествий»? Из альтруистических соображений, так сказать?
– А почему нет? Не спится кемиту… Опять же квасной патриотизм, любование захудалым, но родным уголком.
– «Почему нет?» – передразнил его Алексаша. – Потому что кемиты по ночам спят. Дай им волю, они и день-то весь продрыхли бы. У них культ мертвецкой спячки, и вы все это прекрасно знаете, потому что иначе мы не сидели бы здесь и не ждали бы, как у моря погоды, когда наконец кемиты к нам привыкнут, а наше начальство этот факт примет за действительность. А годика через два-три нам, может быть, и разрешат убрать стену и двинуться в эти сонные термитники – будить этих лежебок, которые того и жди доваляются в своем отупении до какой-нибудь эпидемии, вселенского потопа или оледенения, против чего у них, даже со всеми телекинезами, мимикриями и прочими чудесами, кишка тонка выдюжить.
– Раздражительный ты стал, Алексаша, – заметила Кшися. – Злобный. Таких в Та-Кемт не пустят. Таким место в Сухумском профилактории. А вместо тебя – курносенькую…
– Ты зато стала добренькой. Ангел белоснежный, фламинга линялая. С самого начала, когда ты стала своему Гамалею хвост отъедать по поводу парникового эффекта, или как там у вас, не разбираюсь, я слушал – сердце радовалось. Ну, думаю, одна родственная душа среди всех этих, с опытом и выдержкой. А теперь что с тобой стало? Плаваешь, как новорожденная личинка угря, – вся прозрачная, глазищами на всех мужиков зыркаешь, а они и шалеют… Что с Самвелом сделала, с Гамалеем? Наташка и тот дрогнул. Да не отпирайся, братец, ежели б ты был один! Но вас же целый хор. Ну, что ты всех завораживаешь? Нашла себе охотничий вольер, нечего сказать!
– Ну Алексашенька, ну что я могу тебе сказать? – Вот уж действительно предел кротости. – Живите вы себе с миром, не глядите в мою сторону. А я пригретая какая-то, интересно мне здесь, хорошо. И тепло…
– Тебе тепло, видите ли! И от избытка тепла ты разгуливаешь на виду у всего Колизея, не говоря уже о Та-Кемте, в сарафане с декольте на двенадцать персон?
– Вот что, – медленно проговорила Кшися, – Макася бедная со своим днем рождения ни в чем не виновата, так что подбирайте шампуры, а баранина с луком внизу, в большой белой кастрюле, и советую спуститься незамедлительно и самостоятельно, иначе кто-то будет торчать в этой кастрюле головой вниз и ногами вверх. Прошу!
– Ну Кшисенька, Алексашка просто рехнулся…
– Оба!!!
Диоскуры загремели вниз по лестнице, Самвел, не дожидаясь приглашения, – следом, но бесшумно.
Кшися послушала, приподняв одно плечо и наклонив к нему ухо: убрались. И никаких поползновений вернуться и продолжить свои митинги. А сердится ли она, в самом деле?
Да ничутеньки.
И вообще, так легко и радостно, что хочется вспрыгнуть на перила и походить взад-вперед. Ведь если босиком, то совсем и не страшно. Вот только увидит кто-нибудь снизу, опять начнутся нотации. Значит – в кроватку. И поживее. Лежебокой она тут стала, ну просто себя не узнать! А как и не стать лежебокой, когда здесь, в Колизее, так сказочно спится. И сны…
Значит, ванну побоку. Прохладный душ, и поскорее, волосы не мочить… Вот так… А теперь – под одеяло, закинуть руки за голову и ждать, когда придет сон…