Фома и Ерёма. Сказ - стр. 8
– Гони ляха! Ляха бей!
Фома подбегает к обрыву над рекой, видит, что дальше бежать некуда. Если прыгнуть вниз – точно ноги переломаешь, а целые ноги ему еще понадобятся. Он замедляется, останавливается и начинает синхронно взмахивать руками – плавно и даже немного величественно. Преследователи догоняют его, окружают на краю обрыва – но не решаются напасть. Ведь перед ними, на краю – тощий пацан, на вид лет восьми, но он не трясётся от страха и не плачет – а старательно машет руками, переступает ногами и похоже собирается взлететь.
Я – птица! – орёт Фома.
Ты – лях, и походу тронутый – говорит Юрко, самый высокий и грязный из пацанов.
Фома понимает, что настал тот самый момент, от которого зависит развитие всех последующих событий. Либо его прямо сейчас изобьют, да вдобавок все в детдоме начнут считать сумасшедшим (а это еще хуже), либо – ему нужно стать птицей и взлететь.
И он взлетает. Точнее – прыгает с края обрыва вниз, успев один раз красиво и плавно взмахнуть худыми руками. Он успел рассмотреть, чтоб под обрывом – там, где ласточкины гнёзда – есть небольшой уступок – поэтому и прыгает прямо на него. Пацаны этого уступка не видят, поэтому – на какие-то секунды – им кажется, что Фома сиганул с обрыва в пропасть, а это для них точно ничем хорошим не кончится. Поэтому обречённо заглядывают вниз – и видят, что Фома жив-здоров, сидит на своём уступке метра на полтора ниже них и держит в руке крохотное ласточкино яйцо, которое успел вытащить из гнезда. Более того – он им улыбается и спрашивает:
– А вы видели когда-нибудь птичий хер?
Детдомовские пацаны считают себя весьма опытными – повидали они много – но птичьего хера никто из них никогда не видел, и даже не задумывался о том, есть ли вообще у птиц хер. Их отношение к Фоме меняется – во-первых, чтобы его избить, надо сначала вытащить наверх, а во-вторых – на их глазах он только что совершил довольно смелый по пацанским меркам поступок, да и вообще похоже этот лях – субъект странный, но интересный.
Они протягивают руки Фоме, чтобы вытащить его наверх, но сначала он передает им снизу крохотные ласточкины яйца. На каждого – по три штуки – и они вместе пьют их сырыми, сидя на краю обрыва над рекой и помахивая ногами – ноги Фомы тоже остались невредимыми. Болтают обо всём на свете – как и принято у всех пацанов в возрасте восьми – десяти лет. Юрко протягивает Фоме руку – кроме обычной нормальной грязи, она почему-то еще и в краске – и говорит:
– Ты вроде нормальный пацан, лях.
– Я – не лях. Я – Фома.
***
Этот детдом – в селе Красносёлка у города Гайсин в Винницкой области – для Фомы был уже четвёртым по счету. Он не знал, сколько ему точно лет, зато считать и читать умел исправно – и уже одним этим отличался от всех остальных детдомовцев, которых встречал на своём пути. Где научился грамоте – он не помнил, да вообще воспоминания о первых годах жизни были весьма смутными. Как фотокарточки.
Фома помнил, что у него была большая семья – дед с огромной головой под потолок, два молодых парня, сестра (которую вроде бы звали Любой), отец и мать. Вот почему-то лицо отца он вообще не запомнил, а мама была светловолосая, с голубыми глазами, пахла тестом и молоком. Мама была добрая и грустная. Каким был папа – он запомнить не успел.