Флорентийская блудница - стр. 40
– Она дотла сгорела?
– Ну, я уж до самых угольков-то ждать не стал. Видал только, что весь второй этаж обгорел, и вниз бревна провалились. Да и правду сказать, горело всё так сильно, будто я не бутыль керосину плесканул, а целую бочку. Как увидел, что первый этаж догорает, то я уж не стал рисковать, а побег до вас. Боялся, что рассветет скоро, и ненароком кто из деревенских меня увидит. За поджог ведь каторгу дают, – жалобно добавил он. – А ежели закуют меня в кандалы, то на кой мне и золото ваше. Так ведь?
– Так, – бесстрастно кивнул гость. – На, держи. Ты заслужил его.
С этими словами черноволосый кинул на стол увесистый кошель. Золото грузно зазвенело. Захар протянул к узлу дрожащую руку.
– Премного благодарствую, барин, – вымолвил он.
– Ступай…
Но Захар держал в руках мятую шапку и топтался на месте.
– А как насчет водки? – спросил он робко и покраснел.
– Иди до дому. Там у тебя в сенцах стоит ящик бурбона.
– Как это, дома? Откуда же ты знаешь, где я живу?
– Иди, говорю…
Захар стоял в нерешительности.
– И в трёх мирах я сжёг вертеп… – изрек он странную фразу.
И не успел Захар еще раз поблагодарить этого необычного человека, как тот встал и стремительно двинулся к выходу. На мгновение Захару показалось, что сей черноволосый господин не идет по грязному полу трактира, а парит, не касаясь его дорогими штиблетами. Он вылетел за дверь прямо на мороз, без верхней одежды, и с хрустальным звоном исчез в утренней морозной мгле.
Он пришел к ней в эту самую ночь, ночь перед Рождеством, чтобы попрощаться.
– Любимая, как я и обещал, я сотру твою память. Когда ты проснешься, ты уже не будешь помнить обо мне. Совсем. Увы, но я вынужден это сделать, иначе ты будешь очень несчастной в этой жизни. А я этого не хочу. Я не оставлю тебя. И буду иногда навещать. Но ты не будешь об этом знать. Я хоть и демон, но буду хранить тебя не хуже твоих ангелов. Когда придет твой день и час, я появлюсь, и ты всё вспомнишь. И уж тогда сама решишь, с кем тебе быть. Что касается Володьки, то я постараюсь ограничить его визиты или сделать их тусклыми и ничего не значащими для тебя, как и большинство человеческих снов. Прощай, моя любовь…
Он подлетел к ней лишь на мгновение и целомудренно поцеловал в мокрые от слез глаза. А после он сделал несколько шагов назад и растворился в пламени трепещущей свечи.
А дальше снова был сон.
В ночь перед Рождеством Глафира увидела огромное снежное поле, на котором стояли три деревянных сруба. Она знала, что это Его баня. Но в этом сне их почему-то было сразу три. И все три бани полыхали от огня, озаряя языками пламени всю округу. Все три сруба меж собой создавали на снегу странную пентаграмму, состоящую из невидимых светлых лучей. Алые протуберанцы взвивались яркими вспышками, уносясь к темному небу, на котором сияла огромная луна. От луны тоже шло круглое, словно обруч сияние – это было лунное гало.
Даже во сне Глафира не могла оторвать от него восхищенного взгляда.
Наутро она проснулась совсем здоровая. Рядом в кресле дремал муж.
– Сережа, что ты тут делаешь? – с улыбкой спросила Глафира.
– Я? А ты разве ничего не помнишь?
– Нет. А что со мной было?
– Ты сильно болела.
– Странно. Но я себя хорошо чувствую и ужасно хочу есть. Попроси Малашу, сварить пшенной каши. Я голодная, словно волк.