Философия освобождения - стр. 77
22.
Искусство – это преображенное отражение мира, а тот, кто осуществляет это отражение, называется художником.
Требования к художнику следующие: во-первых, способность легко переходить в эстетическое состояние; во-вторых, инстинкт воспроизведения или творчества; в-третьих, развитое чувство прекрасного; в-четвертых, живое воображение, острая сила суждения и хорошая память, т.е. вспомогательные силы разума должны быть очень хорошо развиты.
Вооружившись ими, он постигает идеи как явления (объекты) и идею человека также в его внутренней сущности, как вещь в себе, и формирует свои идеалы.
Идеи (индивидуальные воли к жизни) находятся в постоянном потоке становления.
Движение – это жизнь, и поскольку мы не можем даже помыслить волю без движения, у нас всегда есть, независимо от того, насколько мы теряем себя в прошлом мира или насколько предвосхищаем его будущее, поток становления. В нем индивиды непрерывно борются друг с другом, погружаются в воду и снова поднимаются на поверхность, те же самые или незаметно измененные. Эти модификации могут быть унаследованы органическими существами, могут все глубже и глубже проникать в суть идеи и придавать ей особый характер. Чем ниже на лестнице находится идея, чем проще ее сущность, тем более постоянной она будет; но чем более высокоорганизованной она является, тем меньше она может утвердить свою индивидуальность в борьбе, тем больше она должна уступать самым разнообразным влияниям
Нигде нет такой толчеи и трения, как в человеческом государстве. Всегда есть большие трудности, и смерть одного человека – это жизнь другого. Куда бы мы ни посмотрели, везде нас встречает самый бесстыдный эгоизм и самое безрассудное безрассудство. Мы должны остерегаться и делать толчки, справа и слева, держа руки между ног, чтобы нас не повалили на землю и не затоптали. Так и получается, что нет двух одинаковых людей, и каждый обладает особым характером.
Тем не менее, все в природе есть лишь индивидуальная воля к жизни, и хотя каждый человек обладает своеобразным характером, все же в каждом выражена общая идея человека. Но это большая ошибка – ошибка, которая окутывает силу суждения пеленой и погружает ее в фантастическую мечтательную жизнь, – если предположить, что за схожими личностями скрывается единство, и что это единство является истинной и подлинной идеей. Вот что это значит: Принимать тени за реальные вещи. Вид или род – это концептуальное единство, которому в реальной действительности соответствует множество более или менее идентичных реальных особей, – не более того. Если вернуться назад рукой естествознания и произвольно прервать поток становления, то можно прийти к первоначальной форме, в которой все ныне живущие особи вида virtualiter praeexist. Но эта первоначальная форма была разрушена, ее больше нет, и ни одна из ныне живущих личностей не похожа на нее.
Идеалом художника теперь, однако, является единая форма, но не научный архетип, который изобретательный натуралист на основе палеонтологии мог бы более или менее точно спроектировать для вида, а форма, которая витает в средствах ныне живущих особей вида.
Художник внимательно наблюдает за людьми, схватывает существенное и характерное, позволяет отступить несущественному, короче говоря, судит, соединяет и позволяет соединенному держаться в воображении. Все это происходит через «динамический эффект», а не через механическое наложение индивидуумов с целью получения посредственности, и чувство прекрасного уже активно в связывании. Так художник приобретает полуфабрикат идеала, который он затем, воспроизводя его, если он идеальный художник, полностью переделывает по законам субъективно-прекрасного, полностью превращает его в очищающий поток. В очищающий поток формально-красивого, из которого он берет его преображенным и оттаявшим.