Филарет. Патриарх Московский - стр. 28
– Свет не хотят видеть? Ты это чего? Ты брось!
– Болят от солнца, сказал я.
– А-а-а… У меня тоже такое было. С разбойниками на реке-Дону столкнулись, когда с товаром из Кафы шли, и мне по кумполу прилетела палица. Шелом голову спас, а мозги стряхнулись. Долго голова болела и кружилась. Отлежишься, ништо.
– А пакет? – вспомнил я.
– Что, пакет? – словно и не бежали мы одержимые через Красную площадь.
– Ничего, что он от англичан? Заборонено ведь с ними якшаться. Иван Васильевич заругает ведь, коли узнает?
– А как он узнает, Федюня? Ты же никому своего деда кровного не выдашь? А мне в сих тайных делах помощник нужен. Дело я против врагов государевых веду, что при царе пригрелись. А тот, кто записку бросил, тот доглядчик мой в посольстве англицком. И даже государю нашему не скажешь пока, ибо ежели прознают, то убегут в Литву сразу. А потому, пока тайна сия великая есть даже для государя. Удержишь?
– Да, что такое у нас с ним сегодня? – подумал я. – Мысли сходятся один в один.
– Удержу, деда! Не сомневайся!
– Ну и ладно!
– А кинжал ты зачем достал. Испугался я.
– Дурилка… – Он тронул меня за руку и погладил. – А бечву, как срезать, чтобы распутать. Прочитать надо было срочно, ежели так записка пришла. То великая удача, что ты повстречался моему другу.
– Он, что знает меня? Откуда ежели он приезжий? – удивился я.
– Давно он тут живёт ещё в том посольстве был. Вот в том годе он тебя и видел. А нам помощник нужен, чтобы записки носить.
– Понятно, – сказал я, а сам, действительно, понял, что деду нужен был связной и почему-то своих прямых родичей задействовать в этом деле он не хотел. Таких по возрасту, а то и постарше в соседних трёх дворах было изрядно. Привлекай любого.
– Ребятня моих сынов какая-то взбалмошная… В голове ветер в жопе дым… Не разумные они. А ты сызмальства разумом выделялся, вот я тебя и приглядел.
Я в очередной раз удивился. Во-первых, тому, что у нас снова сошлись мысли, а во-вторых, что, оказывается, дед сам присматривался ко мне уже не первый год, и давно приметил мою разумность.
– Ты, Федюня, пойми, что ни какой царь-государь, не станет о тебе заботиться, как родичь.
– Да, деда, я понимаю. Тятя тоже так говорит. Но ведь он… Вернее, его жена… Ну, ты понимаешь… Мачеха за своих детей радеет, ты за своих внуков. А мне то что с этого дела? С вашего дела… Ну, буду я бегать по Москве, разносить и собирать ваши записки, а мне что с этого?
Я говорил всё это с закрытыми глазами, и вдруг раскрыл их. Раскрыл и наткнулся на взгляд «деда», который мне очень не понравился.
– Всяк труд награждаться должен, – сказал он. – По копейке за записку.
Я потрогал шишку над ухом.
– Вот, что я пока заработал за то, что не дал приставам эту записку схватить. И давай представим, что бы было, если бы приставы эту записку взяли?
– Ничего бы не было, записка написана тайнописью.
Я посмотрел на деда и чуть улыбнулся.
– Читаются и тайнописи… Я не знаю, какую выгоду ты, деда, имеешь, но явно не копеечную. Рисковать сдохнуть на дыбе за одну копейку? Это так глупо, что глупее не бывает.
– Мудрёно говоришь, Федюня. Не пойму я тебя, что-то. Тебе мало копейки? Это же большая деньга получается. Мы порой и три три четыре записки в день пишем. Встречаться-то нельзя.
– Ну и что мне эти три-четыре копейки в день? Хоромы не отстроить, слуг не содержать…