Филарет. Патриарх Московский - стр. 13
– И что это у нас получилось?
– Подарок царю, Ерёма. Игра. Обязательно про тебя царю скажу.
– Как-кая такая игра, – отчего-то напрягся Ерёма.
– Настольная. «Шашки» называется.
Плотник вдруг бухнулся на колени и пополз ко мне.
– Не губи, барин! Не губи-и! – заголосил он.
– Что с тобой?!
Я отпрянул к выходу.
– Нельзя-я-я! – прошипел он, продолжая двигаться ко мне на коленях. – Нельзя-я-я!
– Что нельзя?
– Шашки-шахматы нельзя!
– Да, почему, нельзя? – оттолкнув его руки, вскрикнул уже я.
– Попы! Попы запреща-а-а-ю-ю-ю-т! Собо-о-о-р запрет наложил и митрополи-и-и-т… На-а-а ак!
Он икнул и тихо завыл.
– На-а-а к-к-к-о-о-о-л!
Сказать, что я охренел, это – мало. На меня тоже напала икота, но я справился с накатившим на меня страхом, взял доску и вышел из сарая на слегка подрагивающих ногах.
– Сейчас нажрётся в хлам, – подумал я. – И будет в своём праве.
Эта мысль слегка развеселила меня и на фоне нервного веселья я, справившись с дрожью в коленках, отправился к себе, прижимая локтем к боку злополучную доску. В комнате я положил доску на подоконник и посмотрел на неё со стороны. Она мне понравилась.
– Ну и пусть у меня лежат, – подумал я. – Сам с собой играть буду. Ещё и шахматы вырежу. Попрошу кузнеца инструмент сделать и вырежу. Болванки на станке выточу, а дальше и делов-то…
Позвали к вечерне, которая собиралась ежедневно в семнадцать часов. Отстояв и отмолившись, я плюнул на вероятность посадки на кол и вернулся «домой» за шашками. Чтобы никто не понял, что я несу, завернул коробку в чистую сорочку и побрёл, трясясь, в Кремль. Склянку с пчёлами положил туда же, в коробку-доску, как и пакетик с липовым цветом. Шашки у меня были с мешочке за пазухой.
На крыльце казначейства меня встретил дед. Глянув на свёрток, он развернул его и хотел открыть коробку.
– Э-э-э… Там склянка с пчёлами. Разлетятся.
Дед глянул на меня, нахмурился, приоткрыл коробку, помяв мешочек с липой, хмыкнул, но ничего не сказал, и мы пошли в царские палаты.
– О! Пришли! – Сурово встретил нас царь-государь. – Снова стреляет. Отпустило было, а потом…
Я пожал плечами и, развернув тряпицу, раскрыл коробку и достал ёмкость с пчёлами. Развернувшись к царю, я увидел в его глазах растерянность, а у деда на лице лёгкую ухмылку.
– Это у тебя что?
– Где? Склянка.
– Не… Это, – он показал пальцем на коробку-доску.
– Липовый цвет в мешочке, – я понюхал и протянул. – Хорошо пахнет. Взвар делать.
Иван Васильевич взял, понюхал, кивнул и переглянулся с дедом.
– Ладно, давайте уже приступим к экзекуции, – молвил государь и сам задрал рубаху. Он с утра так, видимо, и не облачался в царские одежды.
– Получается, что я так и не видел ещё настоящего царя, – подумал я, разглядывая его голую задницу.
Осмотрев места пчелиных укусов и не увидев признаков аллергических высыпаний, я вколол царю два пчелиных жала прямо в между остистыми отростками и убрал склянку.
– Что так мало? – спросил царь недовольно.
– Вредно сразу много. Можно переполнить организм ядом. Любые излишества вредны.
– Разумно мыслит твой отрок, Михал Петрович. С ним поговорить не только об учёте казны можно. Что ещё знаешь? Что тебе интересно, кроме счёта?
– Читать люблю. Про природу, про богатства…
Царь хмыкнул.
– Что в земле лежат.
– Клады, что-ли?
– Зачем, клады? Медь, каменья поделочные, железо, злато-серебро. Много там чего спрятано.