Фиалковое сердце Питбуля - стр. 39
– Назар, ещё раз спасибо. Мне… мне пора. До свидания.
Я выпаливаю все скороговоркой, жму кнопку сброса вызова и шумно выдыхаю, не понимая что со мной произошло и почему так сильно трясутся пальцы. Но даже отложив телефон в сторону, не слышу ничего кроме своего барабанящегося сердца. Оно колотится, как сумасшедшее, разгоняет по венам пузырящуюся сладкую эйфорию от бархатного голоса, повторяющего мое имя: «Эвридика. Эвридика. Эвридика…» Раз за разом. С нежностью, так похожей на поцелуи, что снились мне ночью. И они мне снились. Снились. Сейчас я могу с уверенностью сказать, что в моем сне Назар целовал меня, шепча мое имя, как заклинание, а я… Боже мой! Я таяла от них всю ночь, не собираясь выныривать, потом проклинала трезвонящий дверной звонок и сейчас трясусь, вспомнив все и услышав вживую то, что казалось возможным лишь в сновидении. Вот только эта лихорадка – не страх и не паника. Это что-то совсем другое, с противоположным знаком. Ещё непонятное, неизведанное, но уже подзуживающее позвонить снова, чтобы ещё раз услышать как Назар произнесет мое имя.
Кое-как отдышавшись, я иду на кухню, где Манька уже слопала свои пирожные и облизывает пальцы, наметившись на одно из моих. Разрезав оба пополам, перекладываю половинку каждого ей на тарелку и хохочу, когда, перепачкавшаяся в креме, сладкоежка поднимает на меня не верящие в свалившееся счастье глаза.
– Эв? Это что, правда мне?
– Лопай. Меня Аскольдовна убьёт за лишний грамм, а тебе это не грозит. Счастливая ты.
– Обожаю тебя, Эвка! – Манька подскакивает с табуретки, чмокает меня щеку, а потом вечно голодным крокодильчиком отправляет себе в рот одну половинку пирожного, закатывая глаза и мыча от восхищения. – Божечки мои! Эвка, это рай! Просто рай! Пустите меня в него, пожалуйста!
– И я там все перепробую, – хохочу я, – А что не попробую, то понадкусываю!
– Угу! – кивает она, запоздало решив посмаковать последний кусочек своего счастья. – Божечки… Эвка! Просто песня, а не пирожные!
Я не знаю как Линда Аскольдовна догадалась кто из труппы вчера ходил в клуб и танцевал «пляски Сатане», но всех кто там был она решила прогнать через свой личный ад для провинившихся. Будто отыгрываясь за каждый наш танец под «сатанинскую» музыку, круг за кругом гоняла по залу, требуя максимальной скорости во время вращений, идеальности осанки и чуть ли не с линейкой проверяла линию от бедра до кончика пуанта. С меня сошло семь потов к тому моменту, когда Грыжа Гестаповна, по версии Лорки и Ани, разрешила мне немного отдохнуть. Я едва не рухнула на пол к другим отмучившимся, мысленно проклиная взбесившегося с пустяка хореографа, а она принялась кошмарить Вовку. Уже не церемонясь и не жалея своего любимчика.
– Марипозов, выше носок! Выше! Ещё выше! Спину держим! Спину! – то и дело разносились по залу выкрики, и мы с Лоркой переглянулись, не понимая какая муха укусила Аскольдовну.
Вовка так и не подошел к нам после нашего столкновения на лестнице, и я подумала, что он в кои-то веки понял, что будет только мешаться, и отрывался один. Но ни я, ни кто-нибудь другой из балетных не видел его ни разу ни на танцполе, ни в баре, что могло означать лишь одно – Вовчик просто ушел. И это само по себе было удивительным событием – раньше избавиться от компании Вовчика Скользкорукого у нас не получалось ни при каких условиях. Он не понимал намеков и игнорировал даже прямые фразы. А сегодня ещё и Аскольдовна кошмарила его не меньше нашего, что вообще не вписывались ни в какие границы. Вроде как и не за что, а огребает наравне со всеми.