Фиалковое сердце Питбуля - стр. 38
– А у меня вот что! – показываю ей коробку, и Манька тут же забывает и про кондрашку, и про скалку.
– И что там?
– Бомба! – хохочу я. – Очень вкусная бомба! Полицию вызывать будем?
– Ой, вот скажешь тоже! – фыркает она в ответ, прожигая нетерпеливым взглядом картон и принюхиваясь. – Открывай уже!
Мне самой не терпится, но еще больше хочется повариться в томительном предвкушении. Поэтому всеми правдами и неправдами оттягиваю открытие коробки. Достаю из шкафчика тарелочку, кладу ее на стол, потом ищу нож, чтобы разрезать наклейку, скрепляющую край крышки и дно.
– Эвка, блин! – Манька, уже пристроившаяся за спиной, чтобы ничего не пропустить, пихает меня в бок концом своей скалки, поторапливая, и я, наконец, поднимаю крышку.
Два стаканчика с кофе – один для меня, а второй для Маньки, судя по надписям на их боках, – и четыре пирожных, между которых лежит та самая карточка с пожеланием доброго утра и инициалами.
– Мамочка! Какая красотища! – Манька пищит от восторга и вздыхает, прижимая скалку к груди, а мое настроение взлетает еще выше.
Хлопнув подругу по ладошке, потянувшейся за пирожным с земляникой, хихикаю ее ойканью и канючащему:
– Ну, Эва! Не жадничай!
– Да не жадничаю я! Подожди немножко! – снимаю крышечки со стаканчиков и окончательно таю от рисунков на кофейной пенке.
На Манькином огромный раскрытый зонт, а на моем солнышко…
– Эв! Ну, Эв! Эвочка! Эвушенька! Ну сколько можно-то? Давай, я свое возьму, а ты на свое смотри сколько влезет? Ну по два же… Эва!
Я киваю, чтобы Манька перестала меня тормошить, и она со счастливыми визгами перекладывает «свои» пирожные на тарелочку, забирает кофе, жмурится, вдыхая его аромат, а сама, глупо улыбаясь, тянусь за карточкой и иду в комнату за телефоном.
– С добрым утром, Эвридика.
От бархатистого голоса Назара подкашиваются ноги и сбивается дыхание. Я киваю, не зная что сказать и стесняясь собственных ощущений от этого приветствия. Даже зачем-то закрываю дверь и только после этого произношу:
– С добрым утром, Назар. Спасибо за кофе.
– Не за что, Эвридика. Не смог удержаться.
Снова бархатное прикосновение голоса, и сердечко едва не сходит с ума от нежности, с которой Назар произносит мое имя. Каждая его буква, будто осторожный поцелуй, а сложившиеся вместе… Щеки вспыхивают раньше, чем в груди появится тихий вздох, и тишина в трубке, неоднозначная, завораживающая, не может дать мне ответ услышал ли его Назар или нет. Теперь уже уши горят от стыда, а я вслушиваюсь, пытаюсь догадаться и невольно прислоняюсь спиной к стене, ища опору, когда вновь раздается негромкое, но все такое же ласкающее:
– Эвридика?
Мама! Колени предательски подкашиваются, и перед глазами возникает картинка, где Назар шепчет мое имя мне на ухо, практически касаясь его губами, а я чувствую тепло дыхания на своей шее и потом ниже… Мама! Сердечко барабанится в груди, пытаясь вырваться наружу, и мне кажется, что его стук, как бы не пыталась заглушить прижатой ладонью, слышен всем вокруг и Назару особенно. Он снова молчит, я молчу в ответ, пришибленная своими фантазиями, только им хватает тишины, чтобы дорисовать то, что мне снилось ночью. Мне снился Назар, его улыбка, взгляд и то прикосновение к запястью. И следом за ним ещё одно, уже губами. Мама! Меня колотит от своего сна, ворвавшегося в реальность и ожившего в звучании собственного имени, расцветающего в груди бушующим огнем.