Фестиваль - стр. 73

Лева сразу рассказал смешную историю:

– Когда я работал в «Литературной России», было такое еженедельное издание, наш главный художник всегда ходил по нашему зданию со стаканом, где он промывал кисточки. Но в стакане было не вода, а водка, естественно разноцветная. Он ходил, отпивал в целях маскировки. Однажды он купил новый с иголочки костюм, это было большое событие, потому что другой одежды у него не было. И вот он приходит, и что с этим костюмом, где он был?! – передать невозможно. И синяк во все лицо. Оказывается, он поскользнулся, упал лицом. Ну… костюм пришлось постирать. В таком виде он побежал за бутылкой в магазин. У Вани был такой вид, что даже милиционер, который шел по своим делам и, вообще, у него уже закончилась работа, не выдержал и сказал укоризненно: «Вы бы на себя посмотрели». – «А ты сам на себя посмотри», – сказал Ваня. «А вы кто такой? – обиделся страж порядка. – Ну-ка, ваши документы?». Ваня вытаскивает сафьяновское удостоверение «Пресса», золотыми буквами: главный художник органа Союза писателей СССР «Литературной России» Иван Сидоров, фотография. Тогда такой документ иметь – это значит, что в жизни все у тебя в порядке. Но милиционер говорит: «Такую ксиву на Тишинке за копейки сделать можно». – «Не верите?! – оскорбился Ваня. – Вон идет наш зам. главного редактора!» А мимо действительно шел Киреев, полковник в отставке, работавший прежде в «Красной звезде», с авоськой, где лежал какой-то лук. Он говорит: «Да, подтверждаю», – и достает такую же ксиву. Мент в ужасе говорит: «Да ну вас, вообще…» – И ретируется.

Девушка Наташа громко расхохоталась, а довольный Лева продолжил: – У меня есть замечательная книга Вайля и Гениса – «60-е: мир глазами советского человека». У нее потрясающий справочный аппарат: по именам, цитатам, суммированию. Все систематизировано. Сейчас ведь ни у кого не хватает ни времени, ни денег, ни терпения на какую-нибудь фундаментальную работу, все делается таким образом – присесть и встать. Я прочитал ее и подумал: мы же действительно люди шестидесятых и никуда от этого не денешься. 60-е были для советского человека ощущением предстоящего праздника. И я помню: а ведь черт возьми, действительно! Такой подъем был! – Новоженов долил Наташе шампанского. – Мои родители все время гуляли. Постоянные гости, все поддавали. Я помню, люстру разбили, танцуя рок-н-ролл. А ведь им было за сорок уже. Они нам не давали учить уроки и готовиться в институт, потому что все время в гости ходили друг к другу. Инерция шестидесятых продолжалась и в семидесятые. Я очень хорошо помню, как начинали работать в газетах. Все время: Пойдем по сто грамм, пойдем еще…» Мы знали, что выпьем, нам это не помешает работать, а наоборот, еще лучше будет. Вот Саша Кабаков, например, все время с собой фляжку таскает. Где это видано?! Мы гуляли всегда, это как бы входит в профессию. А знаете, первое, что я увидел в первой своей газете, – это бутылка водки, батон хлеба за двадцать восемь копеек и колбаска, нарезанная ломтями, – такая у меня была журналистская практика. А впереди же рабочий день, и выпивали по стакану, и шли на задание. Умирали тогда исключительно от пьянства. Никто не умирал от рака или СПИДа. Помню, прихожу вечером в редакцию и вижу: ответственный секретарь, покойный ныне, Дима Пискунов сидит и плачет. Я испугался и говорю: «Чего ты плачешь?» Он говорит: «Кеннеди убили. Роберта». Я отошел в сторону и думаю: ведь действительно, личное горе переживает человек, хотя совершенно пьяный. Плачет, слезы… Пожилой человек… Где Кеннеди, где он?! «Московский водник». А его друг Сашка Болотин был корреспондентом. – Лева достал сигарету и глубоко затянулся. – Приходит Пискунов к своему корешу и спрашивает: «Выпьешь со мной?» – «Дима, я больше пить не буду», – говорит корреспондент. А тот ему: «Нет, ты выпьешь со мной». – «Нет, не буду», – стоит на своем Сашка. Тогда ответственный секретарь вне себя возвращается в свой кабинет, потом выходит с материалом, который Болотин только что сдал, комкает его – и в корзину. Месть! Представляете?