Феодора. Всевластная императрица Византии - стр. 34
Что касается общения с народом, то та же традиция удерживала монарха от толпы: лишь в охраняемой императорской ложе на ипподроме или в праздничные дни мог он присоединиться к всеобщему ликованию и проехать на белом коне в сопровождении охраны по улицам, чисто вымытым и усыпанным цветами, или ночью, проезжая мимо кварталов, где во всех окнах горели масляные лампы. С другой стороны, в тяжелые времена император также оставался отстраненным, когда ехал без диадемы и в темных одеяниях за патриархом, восседающим на белом муле, будто желая выразить свое горе по поводу всеобщих бедствий и возложить обряд спасения на представителя церкви.
Все это мог сделать и Юстиниан, так же как делали Анастасий и Юстин, если бы не его безудержное воображение. Понимая, что сам находится в безопасности, он серьезно сомневался в безопасности всей империи. Ему казалось, что Рим слабеет и умирает. Его великолепие не ослепляло крестьянского сына. Юстиниан смотрел на Рим, как на старика, жизнь которого поддерживается усилиями врачей.
Императору никогда не приходило в голову, что дело этого «старика» может быть продолжено кем-нибудь еще. Он считал, что только величественный Рим способен править народами. Он долго размышлял, как же вернуть былое величие империи. В своих размышлениях Юстиниан находился под влиянием слов провидца и надписи, выбитой на статуе.
За три или более поколения до Юстиниана, когда племена вандалов подходили к Гиппону, ученый Августин, епископ Гиппона, как раз завершил книгу, над которой трудился, несмотря на тяжелые времена. Он назвал ее «Божий град». Августин умер прежде, чем вандалы захватили и разграбили город.
Юстиниан внимательно прочитал эту книгу. Божественно мудрый Августин понимал, что Римская империя разваливается и может прекратить свое существование. А Юстиниан, который теперь носил императорский пурпур, боялся той же судьбы для Константинополя. О великих римлянах времен праведного Катона и безжалостного Гая Юлия Цезаря Августин писал: «…горя на первых порах любовью к свободе, а затем пылая страстью к возвышению и славе, они достигли величайших вершин. Добившись свободы, они стали искать славы».
И это правда. Одно вело к другому. Ранний Рим стал военным диктатором, стремящимся к власти, а еще позже – империей, правящей завоеванными народами. Казалось, Рим меняется, подобно хамелеону, но всегда стремится вернуться на круги своя. Август желал разделить власть с сенатом, однако безумный Нерон уничтожил этот орган власти. Затем сменилась еще пара императоров. После этого Константин Великий признал, что должен делить власть с христианской церковью. Он сделал это признание лишь потому, что многие из его подданных перешли в новую веру, завещанную Спасителем. От модели «император – сенат» верховная власть перешла к модели «император – церковь». Какую форму она примет далее?
«Тот, кто дал власть Марию, дал ее и Гаю Цезарю; тот, кто дал ее Августу, тот наделил ею и Нерона, – так писал Августин. – Тот, кто дал власть христианину Константину, дал ее и вероотступнику Юлиану, чьим одаренным умом овладело нечестивое любопытство».
Книга Августина вселяла надежду на то, что, когда стены земного Рима падут, спасшиеся найдут пристанище в невидимом граде спасения. Другими словами, граждане Александрии могут спастись в святых пустынях, о которых рассказывала Феодора.