Феникс - стр. 34
– Много.
– Кто был рядом со мной?
– Разные были люди… Азиз был…
Он, кажется, побледнел еще больше. Губы стали пепельно-серыми. Снова пошли круги перед глазами, но теперь уже от слабости. Забытье на минуты, а может, на часы или дни.
– Брат.
Это – Азиз. Голос неповторимый. Только он может так произносить слова – без чувства. И надо отзываться на них. Не только надо, хочется отозваться, чтобы услышать еще слова от Азиза. Много слов. Все услышать.
– Азиз.
– Узнал, брат…
Саид открыл глаза – не настежь, чуть-чуть. Прежде надо было увидеть Азиза, угадать, каков он. Чем дышит. За эти месяцы, что они вместе, выработалось умение читать мысли круглолицего по улыбке, по взгляду, по особой манере поднимать левую бровь – она выдавала растерянность.
– Здравствуй…
Именно здравствуй, так пришлось начать эту встречу после долгой разлуки. Азизу бы ответить тем же, но он вдруг вскинул глаза к нему и прошептал:
– Бисмилло…
Он играл. Играл свою новую роль. Откровенно. Значит, что-то все-таки произошло. Иначе зачем такая набожность? Зачем это свидетельство близости к тем, кто приезжал в лагерь вместе с Чокаевым?
Улыбка, знакомая улыбка, и поднятая левая бровь! Смущен Азиз, а может, и растерян.
– Они уехали? – спросил Саид.
Нелепый вопрос. Неужели «они» могли находиться в лагере все это время? Уехали в ту же ночь. И это знает каждый, но Саид «отсутствовал», он может не знать. Поэтому Азиз объяснил:
– Да, брат.
И отвернулся. Не захотел встретиться взглядом с Саидом.
– А ты не уехал?
– Никто не уехал.
– Почему?
Снова вскинул глаза к небу Азиз, к той самой дыре в крыше, через которую сыпал снежок в день расстрела Селима, а сейчас струился голубой свет неба. Полуденного зимнего неба.
– Тебе это лучше известно.
Вернул глаза к лицу Саида, усмехнулся. Шакалья усмешка, если только шакалы способны на такое.
– Ты всегда спрашивал меня, – продолжал Азиз, – куда дели того, куда другого… О слепом спрашивал.
– О Селиме не спрашивал, – заметил как бы для уточнения Саид.
Скривил губы Азиз. Кажется, он весь скривился – и лицо, и голова, и плечи. Выругался:
– Собака…
Неизвестно, к кому это относилось. Наверное, к Саиду. Хотя нет. Вот он уже снова улыбнулся, снова поднял глаза вверх. Его прервали вопросом, но не сбили с мысли.
– Ты о многом спрашивал меня, Саиджан, теперь пришла моя очередь задавать вопросы.
– Не считаешь ли ты, что я побывал за это время в раю и получил совет от самого пророка, – пошутил лейтенант.
Азиз оживился. Без наигранности, без фальши! Огорчение, которое только что пробежало тенью по его лицу, исчезло. Он весь загорелся любопытством.
– Да, да… Ты беседовал с пророком.
Если бы лейтенант не знал Азиза, то наверняка счел бы его помешанным: за такой долгий срок могла стрястись беда с головой Рахманова. Не выдержала. Но Саид знал. Слишком хорошо знал своего не по собственной воле обретенного друга и потому только насторожился, ожидая козыря, который должен был выпасть в этой игре Азизу. Ожидать пришлось всего несколько секунд.
– Пророк поведал тебе много интересного, – приглушая голос, сказал круглолицый. Он был, как и прежде, круглолицым. Все осунулись, вытянулись, обнажили кости, он сберег себя, даже румянец не поблек. Многие пали в лагере, а Азиз стоял крепко на ногах. «Я такой человек, – шутил он, – что во вред кому, то мне на пользу. От баланды у меня улучшается пищеварение».