Фатум. Том второй. Кровь на шпорах - стр. 13

− Если ты даже убьешь меня, что это даст тебе?

− Ну как же… − Луис нагло улыбнулся, облизывая пересохшие губы.− Я получу удовольствие. А ты,− он яростно скосил глаза на свою невесту,− ты всё равно будешь моей, заруби это себе на носу!

− Не стоит. Топор сломаешь! − отбрила Тереза и, подбежав к испанцу, прошептала: − Я умоляю, не надо крови!

Дон окинул ее мрачным взглядом. Пульс еще бурно протестовал против внезапной остановки, отдаваясь в ушах набатным колоколом. Однако улыбка раздвинула жесткие губы, когда Диего встретился с ее подернутыми туманом глазами.

− Мне трудно понять вас, донна… − толедская сталь после колебания скрылась в золоченых ножнах. Майор поправил портупею и повелительно обратился к Луису:

− Запомни: своим спасением ты обязан только этой сеньорите.

− Не беспокойся, не забуду. Я всё равно пойду по твоим следам и убью тебя.

− Это обещание можешь не исполнять. Желаю скорее остыть.

Де Уэльва повернулся к девушке. По лицу его струился пот, но взгляд оставался покровительственным, с живым блеском и остротой.

− Не обращайте внимание на запугивания,− шепнул он Терезе.− Слушайте меня, и всё будет славно.

Взяв ее под локоть, Диего направился к двери, но на пороге обернулся:

− Я провожу девушку в дом и вернусь, если показался неубедительным.

Солдаты хмуро расступились. Слуги молча последовали за господином.

Монументальная долина охватывала крутогорье с севера, там, где вонзал свои кривые зубья в небо Сан-Мартин, там, где уже не слышно было звуков города. Травянистые склоны в этот ночной час обнимала дымчатая пелена, и где-то внизу перемигивался редкими огоньками Мехико.

С незапамятных времен витал страх над одиноким колоссом Сан-Мартином и его окрестными пустошами. Был он таинственным, пугающего нездешнего вида, будто сорвался со звездного небосклона, как роптали суеверные голоса; а те, кто держал в памяти предания краснокожих, утверждали, что сложен он из клыков Пернатого змея, окаменевших еще задолго до колумбовых парусов. Жители окраин чурались пасти скот у его подножия, лоснящегося малахитовой зеленью пышных лугов, и никто не строился поблизости: вещали, что в черную годину вкруг каменного перста слетается и колдует сонмище душ непо-гребенных, тщетно пытаясь обрести покой.

Сколько передумала об этом Тереза совсем еще ребенком! Думала и сейчас, монотонно покачиваясь в седле, согреваемая широкой грудью отчаянного испанца, чьи сильные руки уверенно правили двухременной уздой.

Кони мерно ступали, взрыхляя песок звериной тропы. Позади пылили слуги-телохранители, так, что почти не ощущалось их присутствия. Мексиканке казалось, что она совсем одна в сей звездной ночи, одна в надежных объятиях своего рыцаря, вырвавшего ее из опостылевшего родительского гнезда. Что ж, она отдавала себе отчет в том, что делала… Знала, что этим поступком бесповоротно сжигает за собой все мосты. Знала, но не боялась, а более −подсознательно желала.

Пусть ей никогда не суждено стать супругой этого знатного сеньора. Девушка не питала иллюзий. Пусть она, подобно изгнаннице Марине20, пройдет всю жизнь возле стремени его боевого коня… Значит, так хочет Господь, а главное − так хочет она… Это ее сокровенное желание: жить стремительно, любить крепко, умереть − смеясь… И Диего де Уэльва, похоже, обещал ей это.