Фашисты - стр. 13
– Я Наташа, – сказала Наташа.
– Правда? – почему-то сильно удивился Кузин. – А я думал, Надя.
Галина Антоновна закурила.
– Завтра снег обещали.
– Жаль, не сегодня, хорошо бы смотрелось. Снег, грязь, кровь.
– Кровь? – спросила Ирочка и сжалась.
Наташа перехватила её удобнее. Руки уже потихоньку отнимались.
– Это понарошку, – сказала Галина Антоновна. – Идём.
Они зашагали через поле. Наташа с трудом переставляла ноги в приросших ботинках. Впереди она увидела глубокую яму в форме воронки, на краю которой уже собралась массовка, солдаты вермахта и члены съёмочной группы.
– Значит, Наташ, тут всё просто. Кино о войне. Сцена расстрела. Вы сейчас все лезете в яму, фашисты в вас стреляют, вы падаете, конец сцены.
– И всё? – сказала Наташа.
– Ага. Но ты будешь стоять впереди. Тебя хорошо будет видно.
– А меня? – спросила Ирочка.
– И тебя, конечно.
– А я думала, надо будет что-то говорить.
– Нет, говорить ничего не надо.
– Может, кулаком погрозить фашистам?
– Зачем? Просто стойте.
– А стрелять будут холостыми?
Галина Антоновна посмотрела на неё как на дурочку.
– Ну, если пиротехники не накосячат… Я шучу, шучу!
Наташа натянуто улыбнулась. Ирочка вдруг прижалась к ней и прошептала:
– Мама, давай уйдём, мне страшно.
– Ну, что ты, что ты, – пробормотала Наташа.
Фашисты в ожидании съёмки копались в своих смартфонах. Оператор зевал, ёжился и пил кофе из большого картонного стакана. Дождь пошёл сильнее. Наташа опустила Ирочку на землю. Та стала поджимать ножки. «Заболеет ещё, не дай бог. Права была мама, зря пошли», – подумала Наташа.
– Ну, что, лезем в яму, – сказала Галина Антоновна.
Сама, конечно, не полезла. Артисты массовки, поскальзываясь, стали спускаться. Наташа снова подняла Ирочку и пошла следом. Почти сразу провалилась по щиколотку в жидкую грязь. Ноги моментально промокли.
Галина Антоновна, скрестив руки на груди, стояла на краю.
– Строимся, строимся, – командовала она. – Ты, носатенький, встань сзади. Бабулька, ну-ка, иди сюда. Да не наверх, просто на передний план. Подальше, подальше…
«Скорей бы расстреляли уже», – подумала Наташа. От тесноты и холода ноги болели так, что хотелось скулить.
Пришёл Кузин, посмотрел сверху вниз и скривился.
– А почему ребёнок в куртке? С ума сошли?
– Ой, точно, Наташ, давай сюда куртку.
Наташа никак не могла выбраться. Грязь была скользкая, как гололёд. Ирочка весила, наверное, килограмм сто. Все вокруг молча ждали, когда она справится. Ей хотелось крикнуть что-нибудь обидное, даже оскорбительное этим людям, уставившимся на неё, но она стеснялась. Наконец, Кузин спустился на несколько шагов и протянул какую-то грязную палку. Наташа вцепилась в неё и потянула на себя.
– Нет-нет, отпусти! – заорал Кузин. Он стал медленно съезжать вниз. – Куртку на неё повесь.
Ирочка съёжилась и тихонько заплакала. Наташа расстегнула телогрейку, прижала к себе дочь и немножко прикрыла полами.
– Ребёнок плачет, – сказала Галина Антоновна.
Кузин выбрался из ямы, достал рацию и поднёс к губам:
– Андрей, ребёнок плачет.
– Да хуй с ней, пусть плачет, – ответила рация голосом Панкрашова. – Пусть сильнее плачет. Их же сейчас расстреливать будут.
– А можно, чтобы девочка ваша сильнее плакала? – спросил Кузин, лапая грязными руками Ирочкину розовую куртку. – Может, ущипнёте её?
Наташа молча посмотрела на него и поцеловала Ирочку за ушком.