Фантасмагории о Гоголе и Лермонтове - стр. 2
– Не люблю эту либеральствующую братию! Думаешь, он о Гоголе сожалеет? Себя пришёл показать!
– Но ты резок!
– Волнительно на душе, Николай! Неспокойно!
– И мне не по себе. Да и не только нам. Смотри, наши профессора громко говорят, жестикулируют. И народ, видишь, как напирает… нервозность вокруг, а?
– Это его дух колобродит! Эх, колобродит! Чуешь?
– Чую.
Они ошиблись.
Гоголя не привлекала людская суета. Дух его, хоть ещё и связанный с телом, блуждал то в прошлом, то в будущем. Гоголь и прежде обладал даром перемещения, но узнавал крохи. Да рассказывал маменьке: то о железных дорогах, что вскоре опояшут всю землю паутиной, а то и вовсе о делах необыкновенных, о возможности разговоров и видении на отдалении друг от друга! Он даже пытался с маменькой так пообщаться, и маменька его слышала и однажды видела его, а он её. А над ними с маменькой смеялись! Приписывали несусветное! Что якобы он, Никоша, придумал железные дороги!.. А он их – видел!... Ах, эти упоительные видения! Как хотелось заглянуть туда – за черту – увидеть Россию будущего! И вот настало его время!
С трудом оттеснив народ, актёр и близкий друг Михаил Щепкин закрыл крышку гроба. Шевырёв дал команду, но студенты вновь не позволили положить гроб с Гоголем, возвысили его над толпой и понесли на руках.
– Господа студенты! – обратился к ним профессор Грановский. – До Свято-Данилова монастыря вёрст шесть будет.
Но студенты лишь молча менялись местами, проваливаясь в глубоком снегу.
Накануне была метель, и позёмка намела по сугробам причудливые узоры, словно сама природа дивилась смерти Гоголя. Так же причудливо извиваясь, потекли людские цепочки вослед: кто пеший, кто в санях. Сверху было видно, как далеко-далеко растянулось траурное шествие.
Гоголь всегда обожал дороги, множество сюжетов рождалось у него в путешествиях. А уж скорбная дорога и вовсе открывала просторы необъятные.
Первая верста
– А-a, Николай Васильевич, проходи, гостем будешь!
Иван – хитрый мужичок, с печки прыг, на Гоголя зырк. В усах – усмешка, в глазах – не пойми чего. А изба как изба. Стол да скамья. На лавке – бадья. Ковш расписной.
– Не хошь воды ключевой? – хозяин спросил да сам и испил.
Гоголь на краешек лавки присел, призадумался: «Куда это дорога занесла?» Хотел во двор глянуть, да оконце морозным узором закрыто.
– А ты пальцем тёплым дырочку растопи, – посоветовал хозяин. – Авось чего интересного увидишь.
И всё шутками-прибаутками, ухмылочками. Гоголю мужик забавен.
– Откуда меня знаешь? – спрашивает.
– А читывал! – тот отвечает. – Ты ведь написал: «Знаете ли вы Русь?.. О, вы не знаете Руси!..»
Иван слезу пустил, обниматься полез. Гоголь его отталкивает.
– Я про украинскую ночь!
– Да?! – удивился мужик.
– Про Русь я другое написал! «Русь-тройка, куда несёшься ты?» – гордо продекламировал Гоголь и довольно хмыкнул. – Вот!
– Ишь, лихо-лихо завернул! Вопросик, надо признать… – Иван завздыхал, заохал. – Да куда кучер повернёт, туда и едет твоя тройка! Эй-эй-эй! Из-за тебя на Руси про кучера-то и забыли! Всё и несёмся без управы да без вожжей!
Гоголь было обижаться, да мужик не даёт.
– Ай, пустое, Василич! Зла не держи! Неужто и впрямь веришь? Разве словесами кого удивишь? А вот фантазией крепкой… да! возможно! Почитай мне «Вия»! Ох, люблю!
Иван щёку подпёр, слушать сготовился. Николаю Васильевичу приятность. К тому же любил он вслух читать свои творения. Расправил Гоголь грудь, паузу выдержал.