Эволюция религиозных верований. Курс лекций (1927–1928) - стр. 35

Таким образом, мы видим, что анализ первоощущения религии вполне совпадает с анализом первоощущения числа и языка, местоимения. В сущности говоря, вы могли бы возбудить вопрос: почему они совпадают. Потому что, как я уже говорил, религия – это ощущение, а наука есть рациональное познание, так что они должны идти другим путем. Но в корне они идут одним путем, потому что объект и субъект – это разделение, существующее во времени и пространстве, от которого не может отклониться и религия, хотя и занимающаяся предметами невидимыми и сверхъестественными. Ее бытие может развертываться только во времени и пространстве, только от субъекта или объекта, только отсечением элементов между объектом и субъектом. Так что это восприятие мира как чего-то целого, сложного, неопределенного, единого целого, оно не только не отвергает все первобытные воззрения религии, но оно продолжается и до сего времени: в первобытности это есть мана, в современности это есть пантеизм. Пантеизм – это точно такое же неопределенное ощущение мира как целого, как религиозного бытия. Разница между первым и вторым только в том, что в первобытности вы имеете ощущение религии, пантеизм же идет дальше, вы имеете ощущение, имеете идею мира как нечто единое. Тем не менее между пантеизмом и первичной религиозной матрицей несомненно существует связь. Я в добавление к тунгусскому шаману процитирую Иоанна Дамаскина Ал. Толстого: «О, если б мог всех вам обнять я, всю душу вместе с вами слить, о, если б мог я без изъятья вас всех – враги, друзья и братья, в свои объятья заключить»[30]. В этом выражении бытия есть одновременно и элемент пантеистический, и элемент поэтический.

Между прочим, и в практическом бытии мы имеем такую же самую стилизацию. Я говорил сначала: «фарт», «запрет», «везенье», «невезенье». В дальнейшем развитии мы имеем так: с одной стороны, вплоть до современности сохраняется «фарт», «не везет», амулеты, например амулет авиатора, который имеет у себя заткнутого за крыло аэроплана маскота-идольчика[31]. Попробуйте представить себе авиатора, который постоянно может слететь вниз и разбиться, и вы поймете, что, очевидно, ему без амулета жить нельзя. С другой стороны, есть такая стилизация: «фарт», «неудача», «удача», у русских северных народностей, у чукоч – урос. Урос – это есть такое невезенье, что если человек вступил в полосу неудач, то что бы он ни делал, ему хорошо не будет. Эта форма (урос, неудача) – элементарная. Далее появляются олицетворенные формы, когда эта самая неудача имеет характер сологубовской «Недотыкомки», такого нападающего зверька, зверя-неудачу. Который заставляет сбиваться вас с правильного пути. В дальнейшем мы имеем стилизацию такую, имеем, например, русское «горе-злосчастье». По русским песням и преданьям, это есть какое-то полусущество, полудух, который сидит где-то на дереве и, когда едет человек, он прыгает на плечи или сзади, и от него не отвяжешься. Вы видите, что, с одной стороны, подход олицетворенный, а с другой стороны – подход стилистический.

Наконец, последняя стилизация – судьба. Судьба – это нечто такое, что раз навсегда установлено опять-таки неопределенное. Что такое судьба, где судьба и как судьба – вы себе не представляете. И эта судьба, как вы знаете, стоит и над богами, и над людьми. В греческой мифологии боги были подчинены судьбе точно так же, как и люди.