Этому в школе не учат - стр. 17

– Да, война как Молох пожирает людей, – кивнул я. – Так было всегда. Но нынешние масштабы противостояния и потерь невиданные – счет уже на миллионы.

– Знаешь, кого быстрее всех выбивают в боях?

– Кого?

– Младших командиров и особистов… Бежать для армии – это самое страшное. Вынужденное отступление – это нормальный маневр. Но драпать – нет… А знаешь, какой последний рубеж, который не дает подразделению превратить отступление в драп?

– Какой?

– Оперативник особого отдела НКВД. Со своим ТТ, особыми полномочиями и беззаветной убежденностью чекиста. Мы – последний рубеж против трусости и предательства. И мы гибнем.

– Я понимаю.

– Ничего ты не понимаешь! За первые месяцы войны выбиты почти все профессиональные чекисты в войсках. Они дрались в окопах наравне с солдатами, выводили части из окружения, расстреливали паникеров и предателей. Держали фронт, как могли. А теперь их почти не осталось. И кто должен заступить на их место?

– Кто?

– Ты, учитель. Ты!

– В смысле?

– Мы мобилизуем всех, кто имел хотя бы косвенное отношение к чекистской работе. Короткое обучение – и на фронт, растудыть его через загибулину тройным переворотом! Ты ведь о фронте мечтал?

– Ты меня что, агитируешь?

– У нас тут не стачка, чтобы агитировать.

– Я просился в строевую часть. Пусть простым красноармейцем. Забыл я эти чекистские дела.

Действительно, радости особой перспектива не вызвала. Выявлять предателей – оно, конечно, важно. Но душа рвалась в бой – рвать на части немецкую нечисть.

– Э, брат, отвертеться не получится. Это партийным заданием называется. А партия лучше знает, где тебе надлежит быть. Все согласовано.

Мне оставалось только кивнуть.

Впереди меня ждали краткосрочные курсы особистов…

Когда зондеркоманда подкатила к большому селу, и Курган уже готов был размяться, неожиданно последовал приказ:

– Стоять!

Легковой армейский кюбельваген «Хорьх», полугусеничный бронетранспортер с крупнокалиберным пулеметом и грузовик специальной полицейской группы застыли, перекрыв грунтовую дорогу, ведущую в село. Вдали дымились трубы аккуратных белорусских хат – видать, богатый здесь был до войны колхоз.

Худощавый, похожий на борзую собаку унтерштурм-фюрер СД, трое здоровенных немецких солдат и переводчик пешком отправились в село.

Немцы в БТР тем временем расслабились. Зазвучала губная гармошка. Курган уже знал большинство мелодий, и от них у него ныли зубы. Все время немцы на отдыхе теребят этот свой проклятый народный инструмент. И ржут, как лошади, отпуская соленые шуточки по поводу и без такового. Но, надо сказать, службу знают. Пулеметчик в БТР вроде бы и не напряжен, но окрестности оглядывает зорко. Автоматчики на дороге тоже расположились правильно. Немцы есть немцы.

Вернувшись через полчаса, унтерштурмфюрер отдал приказ через переводчика:

– Операция отменяется. Возвращайтесь в Минск!

– Есть, господин офицер! – щелкнул каблуками Курган.

Унтерштурмфюрер благосклонно кивнул и направился к машине. Его «Хорьх» тронулся с места. За ним пристроился бронетранспортер. Вскоре они скрылись из виду, оставив полицаев одних.

– Тьфу на вас. – Курган сплюнул на размытую осенними дождями дорогу.

Да, жалко. Деревня хорошая. Можно было бы славно поживиться. А теперь – возвращаться в батальон несолоно хлебавши. Когда настроился на подвиги, трудно приземляться на твердую землю.