Этому в школе не учат - стр. 16
Мы оставили Киев и Смоленск. А из Москвы отправлялись эшелоны с эвакуированными. Вот уехал в Алма-Ату «Мосфильм», а в его помещениях на Воробьевых горах теперь делали снаряды. Вот эвакуировались заводы. И железной дорогой, судами вывозились люди. Для этого использовали даже речные прогулочные трамвайчики. Счет эвакуированных уже превысил миллион человек – четверть города. Москвичи уезжали в глубь СССР – в Среднюю Азию, Башкирию, Сталинград.
А оставшихся все чаще одолевали сомнения в том, что город удастся отстоять. И эта неуверенность, все больше походящая на истерику, росла с каждым днем.
Враг приближался к столице. Мы боялись, что он возьмет ее в клещи, как Ленинград. Все чаще взвывали сирены воздушной тревоги, и мы прятались в бомбоубежищах и метро. Сыпались с неба бомбы и пропагандистские нацистские листовки.
У магазинов выстраивались длинные очереди. Люди боялись отойти хоть на минуту, чтобы не выстаивать вновь, и плевали на воздушную тревогу. В соседнем районе такую очередь накрыло бомбой. Москвичи еще не осознали в полной мере жестокой ценностной иерархии войны, гласящей, что главное – это найти укрытие и уберечься от пуль. Остальное – имущество, продовольствие – все вторично. Покойникам они не нужны. Главное – жизнь.
Не дремали диверсанты. Они пытались поджигать склады с продовольствием. И обозначали для фашистских бомбардировщиков сигнальными ракетами замаскированные цели в городе. Маскировка была всюду. Даже Кремль был раскрашен под жилые дома с нарисованными окнами, а на Москве-реке возводились ложные объекты и мосты с использованием барж и дебаркадеров.
– Направь меня с группой в тыл врага! – чуть ли не тряс я за плечи Вересова, когда мы сформировали очередную добровольческую группу для заброски в тыл немцев. – Молодых ребят посылаешь, а я что, хуже? Так и просижу под райкомовским зонтиком до конца войны, пока мои ученики гибнуть будут?!
– Да не суетись ты, комсомолец Лукьянов. Найдется и для тебя горячее дельце. Все только начинается…
Заканчивался сентябрь. Однажды вечером я вернулся из-за города, где руководил командой из служащих, рабочих и университетских преподавателей, рывшей окопы и оборудовавшей укрепления. К этой работе москвичей стали привлекать еще в июле, но редко, от случая к случаю. Сейчас это приобрело массовый характер. На ладонях моих появились мозоли – пришлось вспомнить, что такое работа руками. Благо руки у потомственного кузнеца крепкие. И все же так хотелось верить, что мы работаем зря, и эти укрепления под Москвой не пригодятся. Только вот с каждым днем верилось в это все меньше.
Вересова я нашел в моем школьном классе, на стенах которого до сих пор висели портреты Менделеева, Ньютона и других великих естествоиспытателей, а на полках стояли физические приборы, которые я многие годы добывал всеми правдами и неправдами. Теперь у нас здесь своеобразный штаб – на партах лежат стопки бумаг, в углах стоят железные ящики со списками добровольцев.
Всегда энергичный и полный сил Вересов сегодня был измотан вконец. Мы сидели в полутьме и молчали довольно долго. Потом он неожиданно сказал:
– Ты представить не можешь, сколько боевых товарищей я потерял за месяцы боев. Эта чертова война как ластиком стирает людей из моего окружения, а я остаюсь.