Это моя работа. Любовь, жизнь и война сквозь объектив фотокамеры - стр. 25
В Джелалабаде я остановилась в гостинице ООН за 50 долларов за ночь – большинству афганцев не заработать столько и за год. Повсюду были ветхие жилища-мазанки. В моей комнате лежал заламинированный лист с правилами и инструкциями ООН: «Двери закрываются в 19.00. Никакого общения с местными жителями. Выходить только в сопровождении водителя ООН. Вы находитесь в зоне активных боевых действий. В случае бомбежки спуститесь в бомбоубежище, расположенное за зданием. С собой возьмите бутылки с водой, еду и все необходимое».
Коричневый платок и национальный костюм я сняла в ванной. Надо сказать, что все это не защитило меня от тяжелых взглядов афганцев – в этой стране очень мало иностранок и женщин без хиджабов. Расслабиться я смогла только в душе. Свобода, независимость и сексуальность, составлявшие самую суть моего существа, полностью противоречили образу жизни, навязанному Афганистану «Талибаном». Я знала: чтобы успешно работать в этой стране, мне нужно скрывать свои взгляды.
Сотрудники агентства по делам беженцев передали меня двум мужчинам из программы помощи афганцам-инвалидам. Эта программа направлена на реабилитацию афганцев, пострадавших при взрывах тысяч противопехотных мин, оставленных в этой стране советскими солдатами. Моджахеды – афганцы, сражавшиеся против советских оккупантов, – поняли эффективность этой тактики и подхватили ее, в результате мины продолжали взрываться под ногами людей, которые просто шли куда-то или обрабатывали поля.
Журналисты должны были регистрироваться в Министерстве иностранных дел в Кабуле, но я решила провести несколько дней вдали от столицы на свой страх и риск. Если министерство узнает о моем присутствии, мне могут запретить посещать определенные районы или навязать «проводника» от талибов. Сотрудники агентства помощи инвалидам, мой водитель Мохаммед и переводчик Вахдат не являлись членами «Талибана» и считали, что мы сможем немного поездить незамеченными. Вахдат, который попросил называть его Мохаммедом, взял на себя роль моего «махрама», поскольку у меня не было мужчин-родственников. Чтобы мне позволили ввезти в страну фотооборудование, я сказала, что буду фотографировать разрушения, оставленные войной. Оба Мохаммеда пообещали свозить меня в провинции Логар, Вардак и Газни, где я смогу встретиться с простыми людьми – жертвами взрывов противопехотных мин, вдовами, врачами, родственниками инвалидов.
Афганистан – страна племен. Женщины закрыты в глубине больших домов, и на их территорию могут входить только другие женщины или родственники-мужчины. Я знала, что мне не удастся взять честное интервью ни у одной женщины, стоит ей увидеть Мохаммеда (Вахдата). Моему сопровождающему было слегка за сорок. В его темно-русых волосах и длинной черной бороде уже появилась седина. Выглядел он типично для пуштуна. Пуштуны – самая большая племенная группа Афганистана и самая консервативная. «Талибан» состоит преимущественно из пуштунов, хотя среди них есть таджики и хазары. Глубокие морщины на лице Мохаммеда говорили о тяжелых испытаниях – войны, репрессии, бедность лишили его молодости. Как мой «махрам», он должен был сопровождать меня, одинокую женщину, куда бы я ни направилась.
С самого начала путешествия я ломала голову над тем, как обойти запрет «Талибана» на фотографирование: прекрасные образы мучили мою душу, но я слишком боялась последствий неразрешенных действий. Поэтому тоскливо смотрела в окно машины и наблюдала, как потенциальные кадры исчезают вдали. В этой стране легче увидеть автомат, чем фотоаппарат. Я знала, что каждая сделанная мною фотография потребует долгих и сложных переговоров – и с моим «махрамом», и с тем, кого я захочу снять. Поскольку я не знала ни фарси, ни дари, мне приходилось целиком и полностью полагаться на своего гида в этой деликатной ситуации. Я не могла самостоятельно работать, не могла войти в жизнь людей без долгих объяснений. За последние несколько лет я научилась наблюдать за людьми, добиваясь взаимопонимания через визуальный контакт. В Афганистане я на людей почти не смотрела. Мне приходилось постоянно напоминать себе о том, что смотреть в глаза мужчинам нельзя. В этой стране существовало множество правил и ограничений, особенно в отношении фотографирования женщин. Но поскольку «Талибан» запретил телевидение, а также все иностранные газеты и публикации, кроме религиозных документов, – большинство афганцев понимали: то, что я снимаю, никогда не появится в их стране. Им не приходилось волноваться о том, что кто-то из соплеменников увидит фотографии женщин, скажем, в