Эротика.Iz - стр. 37
Она слушала его, изумленно приоткрыв детские губки. А темные хрусталики ее глаз вдруг отворились, как при яркой вспышке отворяются шторки фотообъектива, и мощный поток лучевой энергии вдруг вобрал Рубинчика целиком и окунул в бездну ее глаз так глубоко, что у него ослабли колени.
– Как вы это делаете? – спросила она, когда он остановился. – Вы телепат?
– Нет, – признался он. – Просто я учился на истфаке. Но это было давно, я уже многое забыл.
– Ой, я тоже на истфаке! – обрадовалась она, но тут же огорченно сообщила: – Но я ужасно тупая! Я не помню даже дат партийных съездов.
– Это ужасно! – в тон ей сокрушился Рубинчик, и она засмеялась.
– Нет, правда! Мне нужно развивать память, но я не знаю как. – Она посмотрела на часики и вздохнула: – Нет, я не дождусь персиков – на работу опоздаю.
– Сейчас я выясню, в чем там дело, мне тоже некогда, – решительно сказал Рубинчик. – Только вы не уходите, ладно?
Она кивнула, и он, окрыленный, разом забыв обо всех своих страхах и даже о том, что он уже подал документы на эмиграцию, ринулся внутрь магазина. И тут же увидел, в чем дело: молодая толстая продавщица в грязном халате стояла за прилавком меж деревянных ящиков с персиками, но не продавала их и не взвешивала, а, повернувшись к очереди спиной, трепалась с кем-то по телефону.
– А он чего?.. Не может быть! Нет, ты врешь! Так и сказал? Ой, я не могу! А она? Нет, я ее знаю – она будет ему ноги мыть и воду пить…
Очередь – все сорок человек, выстроившиеся вдоль стены и прилавка – стоически слушала эту болтовню, спрятав лица в газеты и журналы. Но Рубинчик не мог этого вынести.
– Послушайте, девушка! – постучал он по прилавку. – Тут же люди стоят, очередь! Вы собираетесь работать?
Но продавщица, даже не повернувшись, лениво отмахнулась от него рукой, как от мухи. И продолжала:
– Сочи? Нет, в Сочах я была, мы с Сашком думаем на Рижское взморье… А чё нам литовцы? Ну, или латыши – мне один черт, я с ними и по-русски не собираюсь разговаривать!..
– А ну, позовите заведующего! – возмутился Рубинчик, по инерции последних лет еще ощущая себя всесильным журналистом.
Однако вместо заведующего продавщица вдруг поставила на прилавок табличку «ПЕРЕРЫВ» и продолжила свою болтовню.
– Потрясающе! – сказал Рубинчик. – Девять утра, люди стоят в очереди, а у нее перерыв! Но ничего! Сейчас я…
И он уже шагнул искать заведующего магазином, как вдруг из той самой очереди, за которую он так активно вступился, раздался громкий мужской голос:
– Не нравится – езжай в свой Израиль!
Рубинчик в изумлении повернулся.
Половина очереди, двадцать, если не больше, мужчин и женщин, стоявших вдоль стены и прилавка в ожидании персиков, смотрела на него с откровенной ненавистью.
– Очередь ему наша не подходит! – сказала какая-то тетка.
– Умный больно! Книжки наизусть шпарит! – прозвучало с другого конца.
– Гитлер их не дорезал…
– Ничего, арабы дорежут!
Рубинчик в ужасе озирался по сторонам, словно зверь, загнанный егерями в кольцо красных флажков.
Со всех сторон на него смотрели злые, враждебные лица. А вторая половина очереди индифферентно прикрылась газетами и журналами, делая вид, что ничего не слышит.
«Если люди их страны видят человека, обладающего подвижностью и знанием вещей, они говорят: «Этот более всего достоин служить нашему Господу». И они берут его, накладывают ему на шею веревку и вешают на дерево…»