Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом - стр. 23

– Что, сложные плохо действуют на почки? – спросила Клаудия.

«Ну и язычок! – подумал я. – Змеиный, иначе не скажешь». Удивительно, но на ее слова никто не обратил внимания.

– И поэтому я говорю просто: «хорошая писательница», – продолжил Скотчер как ни в чем не бывало и посмотрел на леди Плейфорд.

– О, Джозеф! – Та сделала вид, будто недовольна, хотя комплимент ей явно польстил.

Я прямо-таки вздрогнул, поймав на себе взгляд Клаудии. Она смотрела на меня неотрывно, и чем дольше это продолжалось, тем сильнее было мое ощущение, будто я провалился в какой-то механизм, который медленно, но верно затягивает меня в свое нутро, не оставляя мне никаких надежд на спасение. Наконец она сказала:

– Джозеф всегда говорит нам, чтобы мы не обращались с ним, как с инвалидом. Вот я и обращаюсь с ним точно так, как со всеми остальными.

– Да, то есть отвратительно, – с язвительной ухмылкой сказал Кимптон. – О, прости, дорогая, это у меня случайно вырвалось. К тому же со мной ты обращаешься просто образцово, так что у меня нет ровно никаких причин жаловаться.

Клаудия кокетливо ему улыбнулась.

Я пришел к окончательному решению: нет, здешнее общество мне определенно не по вкусу.

Покуда Скотчер объяснял Эркюлю Пуаро, какая это честь для скромного человека вроде него служить секретарем у великой Этелинды Плейфорд, Клаудия, словно в пику ему, завела свой разговор с Кимптоном. Дорро тоже воспользовалась возможностью упрекнуть Гарри за то, что тот не встал на ее защиту, когда на нее набросился Кимптон.

– Да ладно тебе, старушка! Какое там набросился? Так, пошутил малость, только и всего!

Вскоре вся компания рассыпалась на кучки, и каждая вела свой разговор.

К счастью, первое блюдо не заставило себя долго ждать и милостиво явилось нам в сопровождении красноглазой Филлис. Я обратил внимание на то, как Скотчер, отвлекшись от разговора с Пуаро, повернул голову и душевно поблагодарил горничную, когда та поставила перед ним его порцию «доброго крепкого бульона из английской баранины», как выразилась хозяйка. Судя по всему, это было ее любимое блюдо. Пахло содержимое тарелок и впрямь великолепно, и я умял все, что было на моей, как только стало можно.

Когда все начали есть, разговор замер. Вдруг подле меня громко застонал стул: это Орвилл Рольф подвинулся к столу.

– У вас крепкий стул, Кэтчпул? – спросил он. – Мой шатается. Были времена, когда столяр, если уж делал стул, так на века. А теперь что? Все стало ненадежное, одноразовое.

– Многие так считают, – тактично уклонился я от более прямого ответа.

– Что? – сказал Рольф. Видимо, такая у него была привычка: требовать ответа сразу после того, как он его получил.

– Я с вами согласен, – добавил я, надеясь исчерпать этим поднятую тему. Мне было так неловко, точно мы с ним открыто обсуждали его вес, и это раздражало меня, как и то, что он-то как раз нисколько не смущался.

Адвокат первым доел суп, огляделся и сказал:

– А добавки разве не будет? Ума не приложу, что это за мода пошла – подавать суп в мелких тарелках, а, Кэтчпул? Моя так просто плоская, как для хлеба.

– Думаю, тарелки, скорее всего, стандартные.

– Что? – Рольф снова повернулся на своем стуле, чем дал ему повод к новым громким жалобам. Я взмолился про себя, чтобы стул выдержал до конца обеда.