Эпоха перемен. Записки покойного Г.Г. Майера, хирурга и ясновидящего - стр. 14
Глава 8. Олимпийские игры и резекция желудка
На другой день после похорон Потапа Ивановича был первый для меня операционный день в Макушино. Я пришёл на работу пораньше. Техничка Вера Степановна домывала пол в коридоре.
– Восемнадцать минут, двадцать три и шестьдесят пять сотых секунды, ― воскликнула она в полном восторге, взглянув на вынутый из кармашка секундомер, ― мой личный рекорд!
Я прошмыгнул мимо неё в двадцать девятый кабинет и захлопнул дверь. Через пять минут пришла Фаина Ивановна.
– Как дежурство? Как Аркадий Самсонович?
– Еле жив. Но получше. Дышит сам.
– Ничего, ничего, выкарабкается. Вы-то как? Сильно устали? Сможете мне ассистировать?
– Устала? Да вы что! Я уже домой сбегала, коров подоила, в стадо отогнала.
Я вытаращил глаза: до села Заветы Ильича, в котором она жила, было пять километров.
– Так у вас и корова есть?
– Две коровы, бычок, три свиньи, сто кур. У меня большая семья – её кормить надо.
Что-то я хотел сказать, но дверь вдруг резко распахнулась. На пороге стояла Вера Степановна с ведром и шваброй. Не обращая на нас ни малейшего внимания, она вынула секундомер, замерла и, прокричав: «Внимание… Марш!», пошла с такой быстротой возить шваброй по полу, что она едва стала видна. Фаина Ивановна отпрыгнула и повалилась на кушетку, задрав ноги.
– Не смотреть, не смотреть! – завопил во мне стыд, но я не выдержал… и взглянул!
– Во-оо-он! Пошёл воон!– закричала Вера Степановна так страшно, как кричал, наверное легендарный Вий после того, как ему подняли веки.
Тут же метнулась мне под ноги швабра, и я должен был высоко подпрыгнуть, чтобы пропустить её, а потом ещё раз, чтобы дать ей просвистеть обратно. Фаина Ивановна на своей кушетке покатилась со смеху. Я совершил ещё десяток таких же прыжков, пока проклятая швабра не удалилась к противоположной стене вместе с шипящей Верой Степановной. Я рухнул на стул. Вера Степановна вырвала из кармашка секундомер:
– Две минуты, семнадцать целых и девяносто восемь сотых секунды – промолвила она в бешенстве ― на двенадцать сотых хуже моего рекорда! И всё из-за вас!
Она вышла и так пнула дверь ногою, что даже я возмутился:
– Это что такое! Какая-никакая, а субординация быть должна!?
Фаина Ивановна всё ещё хохотала:
– Успокойтеса, – сказала она, вставая с кушетки. – Ну какая с Веры Степановны субординация! Она же сумасшедшая, разве вы не видите. Она была чемпионкой Союза по бегу. Её взяли в сборную. Она вышла замуж за какого-то великого чемпиона. А потом на чемпионате мира попаласа с допингом. Её выгнали из спорта, лишили всех медалей, звание у неё отобрали ― мастера спорта. Муж ушёл. Как не рехнуться! Убежала из Москвы куда глаза глядят. Вот приехала к нам и стала техничкой. А привычка ставить рекорды осталаса. Привезла с собой секундомер и всё замеряет. Секундомер – это её единственная ценность. Она его в прошлом году выронила – что тут было! Слава Богу, нашёлся.
– И что, она каждый день будет ставить такие рекорды?
– Успокойтеса! Завтра открывается Олимпиада – у неё обострение. Сегодня вы попали ей под швабру, потому что слишком рано пришли. А вообще привыкнете и будете прыгать на кушетку, как только она войдёт.
Я посмотрел на пол. Он блестел и был уже абсолютно сухим.
– Поразительно! И это за две минуты, семнадцать целых и девяносто восемь сотых секунды!