Энциклопедия юности - стр. 53
Но слова, написанные «Тактикой», оказались верны стратегически. Впоследствии я мысленно повторял «звери, фашисты» еще много-много раз, пока меня не осенила догадка, что все здесь, на что я наступаю и по чему хожу, засеяно зубами дракона. Того и гляди разинет пасть. Сама почва здесь «онтологически» брутальна. Все это пространство вмененного существования, где сама установка на гуманизм невольно становилась источником инакомыслия.
Я был преждевременно политизированный ребенок. География «сына империи» тому способствовала. Каждая новая точка на карте ставила под вопрос общесоветский режим. Ленинград с моим петербуржско-петроградским родом по отцу. Западная Белоруссия с непреодоленной в ней Польшей и нависающей с юга непокорной Литвой. Минск с Заводским районом, где клокотала «новочеркасская» ярость начала 60-х.
Хлебные бунты меня не волновали, мама доставала где-то «батоны», но с 4-го класса я стал брать в районной библиотеке политиздатовские книжки о «венгерских событиях». Результатом стала романтизация восстаний. Не только обреченных, эроика которых, конечно, была непобиваемой. Но для меня не было особой разницы между трагедией Будапешта и триумфом Гаваны. С 1 января 1959 года решительно встал на сторону барбудос, а через год написал оду на разгром врагов Фиделя в Заливе Свиней.
Запечатал в конверт и отправил в «Известия» – первая попытка пенетрации в партийно-советскую печать. В стихах я радовался нашим победам в космосе, обличал англосаксонский неоколониализм, одобрял речи Хрущева в ООН… как вдруг был обвинен в фашизме.
Павлик и Игорь жили в микрорайоне. Они были знакомы давно, с детства. Игорь переехал в новый дом напротив. Они играли в войну на свалке, ходили за «кошками» далеко, в ботанический сад, стены которого осенью ярко пылали от темно-красных сладковатых ягод. Они с увлечением делали самопалы: загибали медные трубки, гвоздь с резиной, и очищали в трубки серу со спичек. Оттягивали гвоздь и били по каблуку. Ходили в кино на детские сеансы. Оба много читали, и вскоре выяснилась разница во вкусах. Кидали снежки в прохожих, впрочем, кидал Павлик, а Игорь лепил ему снежки. В четвертом классе впервые поссорились. Вот из-за чего. Оба учились хорошо, получали пятерки. Но однажды за упражнение, которое Игорь списал у Павлика, он получил четверку, а Павлику вляпали двойку. Упражнение было одинаково написанным. Игорь отказался идти к Василию (ученики так называли своего учителя) с вопросом. Он боялся, что ему тоже «вляпают».
Потом, очень скоро, они помирились.
Ненадолго.
Бабушка привезла мне из Ленинграда альбом с марками, подобранный моим отцом в берлинских руинах. Последние страницы сплошь были покрыты марками с фюрером. Одну из этих одинаковых махнул на что-то с вышеописанным Игорем.
Последствия обмена оказались ужасными. Папаша Игоря на фронте был контужен, что вылилось в расстройство, из-за которого его списали из рядов Вооруженных сил. На марку, увидев ее в кляссере у сына, набросился с сапожным шилом. Гитлер был в профиль, глаз разглядеть было непросто, но он его выколол. После чего взялся за ремень с латунной пряжкой. Выбил признание и отправился с сыном по месту моего жительства. Возможно, даже с шилом. Но дома не застал (я был на занятии изокружка в Доме пионеров). Маме стоило больших трудов утихомирить дядьку. Орал на весь подъезд, брызгал слюной и грозил сообщить «куда следует». Может, и сообщил. Но он состоял на учете в психбольнице, так что все заглохло. Гитлеров из обменного фонда я, конечно, изъял.