Энциклопедия наших жизней (семейная сага). Истоки. Книга 3. Детство и юность Ираиды. Глава 2 - стр. 15

Для совхоза это была роскошная обстановка. Для нас – остатки старой потёртой рухляди, а для бабуси – последнее, что осталось от былой роскошной мебели с пианино, чехлами и прочими прибамбасами.

Жизнь была голодной и холодной. И хотя совхоз выделял дрова, их приходилось беречь. Протопив печь, нужно было беречь тепло, чтобы не замёрзнуть ночью. Боря с Милкой спали на печи, а мы, остальные – располагались на кроватях под кучей одеял и телогреек. Около двери стелили половички и тряпки, чтобы тепло не убегало через щели. Если кто-нибудь входил, то вместе с ним в комнату врывались клубы морозного воздуха. Лица с улицы были у всех красные, а на валенках – снег, который не весь удавалось сбить веником в коридоре.

Я по прежнему пропадала в школе. Домой идти не хотелось. Бабуся знала, что я целый день практически без еды. И старалась мне чего-нибудь передать из дома. Милка приносила мне эти передачи. Сейчас она вспоминает, как несла мне в кружке винегрет – картошку со свёклой, естественно, без масла. Это было деликатесное блюдо. Милка несла его, а ей так хотелось есть. Но она донесла эту кружку. А я, вроде бы не была бесчувственной и бессердечной, но взяла эту кружку и спокойно съела винегрет. Я почему-то думала, раз бабуся прислала мне эту порцию винегрета, значит дома свои порции они уже съели. А Милка смотрела, и – глотала слюну…

Я во многом виню себя за такие чёрствые поступки с моей стороны.

Но я не задумывалась над многим. Я просто жила, плыла по течению.

И будучи с одной стороны довольно развитой и эрудированной девочкой, я оставалась наивным ребёнком, и, наверное, эгоисткой.

А как иначе назвать такое бессердечие?

Это, когда я потом вышла замуж, на протяжении всей своей жизни – лучшие кусочки и порции я отдавала – Виктору и детям, а себе – только в последнюю очередь… Эта привычка перешла ко мне от бабуси. Но это будет – потом… А – пока…

Директором школы у нас был Иван Ефимович Егоров. Он преподавал историю (а, может быть, математику? я уже сейчас и не помню), а его жена – немецкий. У них не было детей. Они очень хорошо относились ко мне. Пару раз приглашали к себе в гости, кормили обедом и расспрашивали о нашей семье. Однажды они попросили, чтобы мама пришла в школу. Они долго беседовали с ней. Как оказалось, они предлагали маме отдать им меня на воспитание. Они готовы были удочерить меня. Мама, конечно, отказала им сразу. Как им повезло! Они наплакались бы со мной вдоволь. В конце концов, я сбежала бы от них, и не обязательно домой.

Весной, когда растаял снег, мы бегали в огороды, где по прошлому году росла картошка. Копали оттаявшую сверху землю, и выбирали промёрзшую картошку, которая случайно осталась в прошлом году в земле. Я не помню рецепт приготовления кавардашек. Картошку мороженую замачивали, потом протирали, кажется, добавляли то ли отруби, то ли ещё что-то, а потом пекли и ели ещё горячими. Может быть, что-то путаю, но мне вспоминается, что, когда печка была очень горячая, мы брали сырые кавардашки, делали из них лепёшки и пришлёпывали их к горячим стенкам печки, и с нетерпением ждали, когда они пропекутся.

Чтобы хоть как-то, хоть не на долго продержаться в этой без исходной обстановке, бабуся списалась со своей сестрой – ФАИНОЙ АЛОНИЕВНОЙ, и, наскребя на билеты, взяв с собой Борю и меня, поехала в Большую Мартыновку, Ростовской области. Всё таки у тёти Фани был свой садик, а значит – бесплатные фрукты и витамины. А ещё – были курочки, которые несли яички.