Элиза и Беатриче. История одной дружбы - стр. 52

– Ты больная, – опешила я.

– Ну пожалуйста. Как я иначе пойму, правильная я или нет? Помоги мне. Ты знаешь, ты же написала. – Она не шутила. – У меня миллион фотографий, где я в купальнике, и мне непонятно, какое впечатление я на них произвожу. Но голая? Можно ли как-то догадаться, что я девственница?

– Я не могу.

– Почему? Мы же подруги. Если сделаем это, станем лучшими подругами. Лучшими, – повторила она. – То есть после этого мы будем неразрывно связаны. Сможем говорить друг другу все. Это как договор кровью подписать. Навсегда. После.

Она буравила меня взглядом. Беатриче всегда мастерски умела затронуть нужную струну, чтобы продать тебе что-то. Предложение звучало соблазнительно, но в этом «после» заключалась слишком высокая цена. Как можно ей довериться? Я набралась храбрости:

– Утром ты мне угрожала.

– Лоренцо в тебя влюбится, когда прочитает, клянусь тебе!

Я колебалась.

– Слушай. Мы ничего не будем делать. Только посмотрим.

Я поднялась с кровати. Встала на ноги и ощутила габариты тела, факт его существования: таинственное, опасное. Я начала расстегивать джинсы – медленно, нехотя. Сначала пуговицу, потом молнию. Я снова, в сотый раз, сдалась ей. А может, я сама в глубине души хотела этого?

Беатриче встала, спустила юбку, сняла ее. Стараясь не встречаться глазами, мы выполняли одни и те же движения. Она сняла колготки, я носки. Потом трусы: она стринги, я – обычные. Она взяла меня за руку, словно мы собирались прыгать в воду с высокого трамплина, и подвела к стоявшему у стены большому прямоугольному зеркалу, которое так и не повесили. Затаив дыхание, мы встретились со своими отражениями.

Две химеры. Наполовину одетые, благовоспитанные, сдержанные. Чьи-то дочери. А наполовину какие? Что там было, на другой половине?

– Мы почти одинаковые, – заключила Беатриче, сильнее сжав мою руку. Потом повернулась ко мне: – Ты порвала плеву? Я сама пробовала, но не получилось.

– Как пробовала?

– Тампоном сестры.

Тот факт, что у нас обеих внутри было это неизведанное, отгороженное пространство, проблема, требующая скорейшего разрешения (хоть и неясно зачем), вдруг приблизил меня к ней.

Я собиралась сказать ей, что это возможно, что в письме я наврала и мне еще только предстоит все изучить, что надо объединить усилия и стряхнуть с себя вот это, этот стыд. Лечь рядом, найти удобное положение, понять, как мы устроены. Я уже чуть было не предложила ей это – и вдруг мы услышали стук, и дверная ручка резко дернулась.

– Можно?

Мы подскочили на месте. Я в ужасе уставилась на ключ. Тот дрогнул, но устоял, спасая нас. Мы бросились к одежде, хватая трусы, напяливая их задом наперед.

– Секунду, секунду! – крикнула я отцу.

Носки, джинсы наизнанку, взрыв адреналина – как в тот раз, когда мы сбежали из «Розы Скарлет» с добычей на четыреста тридцать две тысячи лир. Вот так я себя чувствовала рядом с Беатриче. Ничьей дочерью. А значит, свободной. Собой.

Если подумать, то просто фантастикой кажется, как эти двое мгновенно нашли друг друга.

Отец до сих пор неустанно следит в интернете за успехами Беатриче. И я его понимаю: он ведь к ним причастен. Но он еще и упорно рассказывает о них мне, когда я ему звоню, а это уже раздражает. Мы друг от друга живем далеко, и у нас полно важных тем для обсуждения – например, его здоровье, – а он в итоге все равно съезжает в разговоре на Беатриче. Вчера она была в Токио, сегодня в Лондоне. Я теряю терпение, мы ругаемся. Я в очередной раз напоминаю ему: меня не интересуют ее идиотские разъезды, потому что мы больше не подруги. Упрекаю, что раньше он читал научную литературу, что-то умное, а теперь ударился в гламур. Ладно, сейчас надо успокоиться и вернуться опять в тот день.