Екатерина Великая. Портрет женщины - стр. 89

Когда двор переехал на год в Москву, Санкт-Петербург оказался в буквальном смысле слова заброшенным в социальном, культурном и политическом отношениях. Поскольку лошадей в городе было мало и почти не осталось карет, на улицах стала расти трава. В действительности большинство обитателей новой столицы Петра Великого проживали в ней лишь по необходимости, у них не было другого выбора. Вернувшись на год в Москву вместе с дочерью Петра, многие старые дворянские семьи неохотно покидали ее. В Москве их предки живали целыми поколениями, они любили свои дома и дворцы в старой столице. Когда же настало время возвращаться в новый город, возведенный на северных болотах, многие придворные стали просить отсрочки от пребывания при дворе – на год, на полгода, даже на несколько недель – лишь бы остаться. Правительственные чиновники поступали точно так же, а когда они испугались, что у них ничего не получится, разразилась целая эпидемия болезней – настоящих и притворных, за которыми последовали судебные разбирательства и прочие неотложные дела, требующие обязательного присутствия в Москве. Таким образом, двор возвращался в столицу постепенно, и лишь спустя несколько месяцев переезд был завершен.

Елизавета, Петр и Екатерина вернулись в числе первых. Они обнаружили, что город практически опустел, а те, кто остался, чувствовали себя одинокими и пребывали в состоянии скуки. В такой безотрадной обстановке Чоглоковы каждый день приглашали Петра и Екатерину играть в карты. На игре обычно присутствовала принцесса Курляндская, дочь протестантского герцога Эрнста Иоганна Бирона, бывшего любовника и министра императрицы Анны. Заняв трон, императрица Елизавета вызвала Бирона из Сибири, куда он был сослан во время регентства Анны, матери царя-младенца Ивана VI. Однако Елизавета не спешила полностью восстанавливать Бирона в его правах и предпочитала не встречаться с ним. Вместо того чтобы пригласить его в Петербург или в Москву, Елизавета приказала Бирону с семьей поселиться в Ярославле – городе, расположенном на берегу реки Волга.

Принцессе Курляндской было двадцать пять лет. Невысокого роста, некрасивая и горбатая, однако, по словам Екатерины, «у нее были красивые глаза, ум и необычайная способность к интриге». Отец и мать не любили ее, и принцесса жаловалась, что с ней не очень хорошо обращались дома. Однажды, находясь в Ярославле, она сбежала в дом мадам Пушкиной, жены губернатора Ярославля, объяснив это тем, что родители запретили ей принимать православную веру. Пушкина привезла принцессу в Москву и представила императрице. Елизавета приободрила молодую женщину и стала ее крестной матерью во время крещения, а также назначила одной из фрейлин и предоставила жилье. Месье Чоглоков опекал принцессу, потому что в его юные годы, когда отец принцессы был у власти, он поспособствовал карьере старшего брата Чоглокова, назначив его в конную гвардию.

Попав в свиту великого князя и каждый день играя в карты с Екатериной и Петром, принцесса Курляндская вела себя с большой осмотрительностью. Она хорошо думала, прежде чем что-то сказать, старалась угодить каждому, и Екатерина замечала, что «ее ум заставлял забывать о недостатках ее внешности». В глазах Петра она обладала еще одним дополнительным преимуществом – она была немкой, а не русской. Принцесса предпочитала говорить по-немецки и общалась с Петром и Екатериной только на этом языке, таким образом, отгораживаясь от окружавших их людей. Это еще больше привлекало к ней Петра, и он начал оказывать ей особые знаки внимания. Если она обедала одна, то Петр посылал ей вино со своего стола, когда же он получил новую гренадерскую шляпу и армейскую перевязь, то послал их ей, чтобы она могла восхититься его новым приобретением. Ни один из этих поступков не оставался в секрете. «Принцесса Курляндская вела себя просто безупречно в отношении меня, однако ни на секунду не забывала о своих интересах, – говорила Екатерина. – Поэтому эти отношения продолжались».