Екатерина Медичи - стр. 33
Не отрывая рук от лица, коннетабль протяжно стонал.
– Как ты потерял Сен-Кантен? Оживить твою память? – не унималась Диана. – Сначала потерпел постыдное поражение на Жиберкуле и Лизероле и этим открыл дорогу испанцам к Парижу, а затем попал в плен. Король выкупил тогда тебя у испанцев, но взятие Кале доверил Франциску де Гизу. А потом, не желая снова возвращаться в тюрьму Гента, ты посоветовал королю заключить мир, причем действовал через меня и ради этого даже согласился женить своего младшего сына на моей внучке. В результате ты обесславил Гизов, чьи достижения на военном поприще во славу Франции пошли прахом. Потом ты забрал у меня мою дочь, выдав ее замуж за старшего сына, и решил, что теперь тебе до власти рукой подать. Но ты жестоко ошибся, смерть придет за тобой раньше, нежели ты думаешь.
– Мне кажется, – дрожащим голосом произнес коннетабль, – что это смерть в твоем образе стоит у моего ложа.
– Королева до сих пор зла на тебя из-за Като-Камбрезийского мира, – говорила Диана. – Ведь он отнял у нее все завоевания французов в Италии, а потому она не будет особенно жалеть о твоей кончине. А теперь вспомни про свой Триумвират, созданный для борьбы с протестантами. Маршал де Сент-Андре… герцог де Гиз… Никого из них уже нет. Ты последний в этой очереди. На что ты надеешься? Они ждут тебя там, у врат вечности, где все равны перед Богом.
Мысли Монморанси путались. Он не глядел на нее и лежал с закрытыми глазами. Он думал, что Диана будет говорить с ним о любви, но об этом – ни единого слова. Впрочем, она права. На что он надеялся, оживляя свою память воспоминаниями, проливая над ее гробом слезы по ней, последним из его друзей, один за другим покидающих этот мир?.. Она вернула его к действительности. Но ему хотелось перед ней оправдаться. Все его помыслы и деяния, каковыми бы они ни были, сводились не только к личному благополучию; он всегда думал о Франции, ее благо и процветание были для него превыше всего. Надо сказать ей об этом сейчас! Он открыл глаза и повернул голову… но Дианы уже не было. Могильная тишина веяла над ним, последним из воинов ушедших королей, и в этой тишине Монморанси услышал ее прощальные слова, обращенные к нему:
– Они ждут тебя…
Он застыл, будто мертвец. Его существование воплотилось теперь в этих словах, которые звучали у него в ушах как призывы набатного колокола. И ничего уже не было для него важнее их. Они являли собою сущность пройденного им пути и были дорогой, ведущей в забвение.
Через минуту они повторились, но уже тише, где-то в отдалении, потом так глухо, будто послышались из могилы, и наконец все стихло.
С четверть часа коннетабль лежал недвижно на своей постели, ожидая, не покажется ли дух Дианы вновь, не заговорит ли с ним, но вместо этого он вдруг услышал возле спинки кровати сухой старческий кашель. Он взглянул туда и увиденное повергло его в трепет. Волосы на голове зашевелились и встали дыбом. Там стояла, облокотясь на посох, безобразная старуха в лохмотьях и, сгорбившись, глядела в окно. Словно почуяв, что коннетабль глядит на нее, она медленно повернулась к нему.
Монморанси сунул себе кулак в рот, чтобы не закричать от страха: у старухи вместо лица был череп с пустыми глазницами, впадинами от носа и гнилыми зубами.