Егорьевские тайны. Проклятая шкатулка - стр. 12

– Вот странные все-таки девчонки! – усмехнулся он. – Хранят всякую ерунду.

Миха покрутил в руках шкатулку, встряхнул ее. Неожиданно мелькнула мысль:

– А может быть, и правда, отнести ее на место, закопать?

В груди больно кольнуло, и Миха зажмурился.

– Ну ее к черту, эту дребедень, – он вяло оттолкнул шкатулку от себя и поплелся умываться.

– Ты чего, заполошный? – удивилась Варвара Дмитриевна, выйдя поутру во двор и застав Миху в беседке за чашкой кофе. – Неужто не спал?

– Доброе утро, Варвара Дмитриевна, – пробормотал Миха. – Я спал, только проснулся рано. Вон, грядки вам подправил, сорняки выдрал.

– Сорняки – это хорошо, – улыбнулась Варвара Дмитриевна. – Только чего квелый такой? Приснилось что? Или с Динкой повздорили?

– Нет, не повздорили, – вздохнул Миха. – Только тяжко мне на душе, как будто что-то потерял, а что – и сам не знаю.

Варвара Дмитриевна с тревогой посмотрела на парня.

– Опять чего-то натворили? Ну, что случилось? – спросила она.

– Да ничего мы не натворили! – Миха недоуменно пожал плечами. – И не случилось ничего. А просто не по себе мне. Отчего так? А?

Миха с надеждой заглянул старушке в глаза, будто ожидая, что вот сейчас она все объяснит и тогда пройдет, исчезнет это непонятное томление. Варвара Дмитриевна, задумчиво качая головой, вздохнула, но не нашлась что ответить. Немного помолчав, старушка предложила:

– А сходи-ка ты, паря, к Никитишне за молоком. Блинов напечем. Заодно и развеешься. Работа – она всю тоску выгоняет. Это у тебя от переизбытка свободы, наверное. Вот вы с Динкой все учились, учились, все бегали-бегали, а тут раз – и ничего не надо! Ни тебе на урок бежать, ни зубрить. Точно, от безделья и тоска твоя! – И уже повеселевшим голосом добавила, – Вот я вас работой-то загружу, так враз вылечишься! Ну, беги за молоком-то!

– Блины, значит, затеяли? – приговаривала Никитишна, наливая в бидон молока. – А Варваре скажи, я на блины-то приду! Вот как управлюсь с Буренкой своей, так и приду! А ты чего смурной такой? Не выспался? Али по городской жизни затосковал? Ну, шагай, шагай.

Никитишна проводила Миху до калитки и пробормотала:

– Ишь ты, молчун. И чего это с ним? Ох, чует мое сердце, надо к Зойке бежать. Ох, Варенька, ох, неладно у вас что-то в доме…

Старушка присела на лавочку и прикрыла глаза, пытаясь уловить промелькнувшую мысль:

– Ох, неладное что-то грядет, нехорошее…

***

Пролетела первая неделя пребывания Егорьевском. На Миху было жалко смотреть. Он почти не спал, плохо ел, стал угрюмым и раздражительным. Все попытки Динки вытащить Миху в рощу или к реке не имели успеха. Парень ссылался то на плохое настроение, то на усталость. А по вечерам корил себя за то, что снова обидел бедную Динку. Ближе к ночи нервозность Михи усиливалась. Он метался по комнате, выходил в сад, но ни тут, ни там не находил покоя. Парень чувствовал, как его будто что-то манит, зовет, но не понимал, что именно вызывает такую тоску. Ночами ему снился косматый старик в нелепом зеленом кафтане, который за что-то ругал Миху и требовал «вернуть ее на место». За плечом старика иногда мелькала грустная Глаша. Она с укором смотрела на Миху и качала головой.

В одну из таких унылых бессонных ночей Миха решил плюнуть на все и уехать в город.

– Ну, не климат мне здесь! – оправдывался он перед собой. – Вот вернусь домой, в Новосибирск, все и пройдет.