Его последняя Надежда - стр. 68
Я в тот момент жил с родителями и младшей сестрой. Буквально неделю как вернулся из армии. Гулял напропалую, даже не думал о работе. И так знал, что все будет в лучшем виде. Отец договорился с братом, крупным предпринимателем... владельцем заводов, газет и пароходов… блин.
Дядя, которого все в городе знали как Барона, потому что, имея аристократические замашки, терпеть не мог бедных людей, так и говорил: если ты беден, значит ты шакал, и мой волчий запах с тобой не перемешивается.
Мы тоже жили неплохо. Не сказать что баснословно богато, но в хорошем доме, имея приличный счет в банке и несколько машин. Отец занимал средний пост при местной власти, а мать, как и полагалось жене политика, занималась благотворительностью, а если честно, то бездельничала домохозяйством. Сестра, ученица престижной школы, оканчивающая одиннадцатый класс, с нетерпением ждала осени, чтобы облюбовать уже наконец теплое место в столичном университете. Но никто не смог избежать заражения, ни бедные, ни богатые.
Заболела мать. Мои родители жили в любви. Отец с мамы пылинки сдувал. Такой любви я не встречал. За всю мою жизнь отец ни разу не позволил себе не ночевать дома и ни разу не повысил на мать голоса. Она тоже разговаривала с ним тихо, с неповторимой нежностью, стараясь как можно чаще касаться его. Меня даже смущало, что они в любое свободное от семьи и работы время сидели в обнимку на своем любимом диване, где папа перебирал своими пальцами длинные волосы мамы. А мама что-то рассказывала, ласково заглядывая в его глаза.
Поэтому на болезнь матери отец отреагировал не просто с тревогой. На его бледном лице стоял ужас, глубокий, пугающий даже меня. Я старался не смотреть ему в глаза. Он сам повез ее пылающее тело в больницу. Но там ее забрали, и никакие связи не помогли отцу зайти внутрь, навестить. Карантин и все... хоть с танками на них иди. По телефону лишь сухое: пациентка стабильно тяжелая. Будут изменения, мы вас оповестим.
Через два дня заболела сестра. Отец не хотел вызывать скорую. Но начавшиеся судороги перевесили чашу сомнений, и он снова сам помчался в ту же больницу, где сестру приняли, и снова замолчали... на долгие и самые ужасные две недели.
Отец постарел на десяток лет. Не ел, не спал... Я старался его поддерживать. Каждый день ездил с ним к приемному покою, чтобы ни с чем вернуться назад.
Город стремительно пустел. Ходить было не то что страшно, ни с чем не сравнимое чувство безысходности властвовало в каждом доме, пускало корни на улицах, превращая некогда светлый и ухоженный город в склеп. А мы в нем живые мертвецы. Вокруг перестали смеяться, улыбаться. Сил хватало только дойти до магазина. Посмотреть на отчаянных мужчин-продавцов, купить минимум продуктов и снова залезть в свою берлогу. С отцом общаться не получалось. Его молчаливое горе я чувствовал всем своим нутром. Но почему-то не желал сдаваться, надеясь, как всегда, на лучшее.
Странным было еще то, что больница не резиновая и единственная в нашем городе. Я был уверен, что на всех мест не хватит. Но нет, принимали всех, но никого не возвращали обратно, ни живых, ни возможно мертвых.
И, видимо, в один прекрасный день у одного из нас не выдержали нервы. Я правда даже диву давался, что мы так долго все это терпели.