Размер шрифта
-
+

Его последняя Надежда - стр. 33

А когда она заболела. Он знал, что вирус на нее не подействует. Ведь… черт, она сама и есть тот вирус.

Но ее боль.

Он обнимал ее мокрое от испарины тело… слушал ее тяжелое дыхание… сливался с ее болью… перенимая на себя все страдания. А когда она жалостливо умоляла, срывающимся от болезни голосом, не дать ей обратиться. Он крошил зубы в труху, лишь бы прямо здесь не прекратить все это, остановиться… Но… опять это НО… Он не мог повернуть время вспять! Она сама решила то что решила. И сейчас, когда он вымещал свое бессилие на груше, выбивая из нее пыль да песок… он выбивал из СЕБЯ все чувства. Они мешали ему, мешали жить и вершить задуманное.

Нельзя...

Особенно сейчас, когда все закрутилось, завертелось в один змеиный клубок… И теперь, чтобы распутать его, нужно полностью пропитаться этим ядом из боли и ненависти, до краев, чтобы потом вместе с ней испить содержимое до дна…

Соленый липкий пот разъедал глаза, руки дрожали и гудели от часового беспрерывного изнурения себя… но этого было недостаточно. У него все равно не получалось выбить из себя ЕЁ… а значит, придётся рвать с корнями, оставлять на сердце огромные кровоточащие рубцы.

В ход пошли аргументы… Они пытались договориться хотя бы с его гордостью. Еще яростнее молотя руками, вспоминал то, за что ИМЕЛ право ее ненавидеть.

Она сама захотела ТАК и сделала ТАК, как хотела... Он принял правила игры… и теперь должен любой ценой одержать победу.

Но совесть и честь – совсем не пустые слова, впитанные им с молоком матери. Именно эти два слова тормозили идти до конца. Но как бы страшно и прискорбно это ни звучало, в этом мире честь и совесть – последнее, что интересовало таких как он. Таких, в чьих руках была неограниченная власть. Они упивались ею настолько, что остальные захлёбывались в собственной крови, умирая в нищете и трущобах. И он надышался этим воздухом, заразился бесчувственностью и снобизмом. И только ОНА продолжала его ломать. Как долбаного наркомана, который подыхал без нее… без своего собственного наркотика.

Когда после мерзкой твари Альберта он, полностью удовлетворенный содеянным, смывал кровь с разбитых костяшек… ему прибежали и доложили… что товар готов к отправке. Отлично. Теперь он мог вернуться в их квартиру. А когда увидел опрокинутую бутылку с водой, сразу все понял, хотя искал, много часов, подключив абсолютно всех своих людей. Понял, что сбежала. Ушла. И даже знал как. Камеры без лишних слов показали, как ее хрупкая фигура сначала отправилась к палатке, а потом, спустя какое-то время, они засекли ее на стоянке, где ей беспрепятственно удалось проскользнуть в открытую фуру.

Он знал, что увидела она достаточно, достаточно для того, чтобы сделать правильные выводы.

Его умная и бесстрашная девочка.

Фуры они осмотрели, правда по прибытии. Там, он и не ждал другого, никого не нашли.

И вроде злился на себя, на нее… Но еще больше переживал… Да, его черное сердце еще способно было сопереживать. А что если она попадет в очередную историю… Что если кто-нибудь увидит ее, живую, настоящую… единственную.

Он знал, что с ней сделают в этом случае. Он сам хотел сделать то же самое, но не успел… тянул дурак время.

Ее закроют и больше не выпустят.

Сделают пленницей или, того хуже, рабыней.

Он представил на секунду, как ее невероятное тело, касаясь, ломают, метят чужие руки… И зверел лишь от одной мысли, погружаясь в пучину гнетущей, дикой ревности, застилающей ему глаза. Удары посыпались с удвоенной силой. Рыча, вложил всю свою боль, пока из рваного дерматина не посыпался пыльный песок. Вар замер, прерывисто задыхаясь, наблюдая за золотистыми песчинками, которые, как и его счастливое будущее, утекали сквозь пальцы, смешиваясь на грязном полу в одну серую массу.

Страница 33