Его пленница - стр. 13

Я слишком слаба, чтобы сопротивляться, успеваю только закашляться, когда горючее пойло обжигает слизистую. Чувствую, как оно проваливается в пустой желудок, разливаясь там горячим.

– Пей. Старый способ справиться с отравлением.

Ага, конечно! А официальная медицина об этом не знает? Странно, да?

Хотя, однажды пожилой преподаватель в медучилище нам не под лекторскую запись, сказал, что если вы съели что-то из банки с бомбажем, рюмка водки лишней не будет.

Но мало ли к чему он это ляпнул. Среди преподавателей в меде тоже своих уникалов хватает. То грыжи у детей лечат ватным диском с маслом на пупок, то ещё какая-нибудь ересь.

Доказательная медицина? Не, не слышали.

Но трясти меня, к слову, перестаёт. Вместо этого накатывает дикая усталость, веки наливаются свинцом и будто сами собой смыкаются. Тело становится ватным и каким-то тёплым. Всё, чего я сейчас хочу – оказаться где-то в горизонтальном положении на не сильно твёрдой поверхности.

– Ты напоил меня, – выдыхаю рвано.

Ненавижу алкоголь. Он лишает самоконтроля, убивает организм. Как медик, знаю, что безопасной дозы не существует. И вообще… я презираю тех, кто пьёт.

– Ничего, скоро оклемаешься, – отвечает насмешливо.

Последние слова Албаева уже тонут в тумане. Я чувствую, что моё тело больше не касается пола. Его раскачивает словно на волнах, и всё, за что ещё способно цепляться моё сознание – это резкий свежий запах мужского парфюма с нотками морской соли и замши.

Чувствую я себя дерьмово.

Мягко говоря.

Едва разлепляю веки, понимаю, что сегодня далеко не лучший день. Во всём теле мелкая дрожь, а стоит пошевелиться – желудок тут же скручивает в узел.

Кое-как скатившись с кровати, максимально быстро тащусь в уборную, где меня выворачивает. Блевать нечем – одна желчь.

Но становится немного легче.

Я закрываю сток в раковине и набираю побольше холодной воды, а потом, задержав дыхание, опускаю туда лицо. После первой вспышки, обдавшей холодом, становится чуточку лучше.

Голова работает яснее, но накатывает слабость, и я снова иду в кровать. Зарываюсь в одеяло и мечтаю уснуть эдак на пару дней, чтобы проснуться уже в относительной норме. И лучше бы дома…

Однако из туманной дрёмы меня выдёргивает звук провернувшегося замка. А вместо Мадины на пороге я вижу Албаева.

Зачем-то про себя отмечаю, что он одет в чёрные брюках и чёрную рубашку, рукава которой закатаны почти до локтя. На правом запястье серебристый широкий браслет, на правом – часы на широком кожаном ремешке.

Зачем надевать рубашку с длинным рукавом, если его закатывать потом?

И, блин, зачем я вообще думаю об этом?

И пялюсь на него – зачем?

– Как ты себя чувствуешь? – по-хозяйски входит в комнату. Хотя, о чём это я? Он и так тут хозяин.

– Хреново, – поднимаю на него глаза, выше натягивая одеяло.

– Знобит?

– И тошнит тоже.

– Пройдёт, – останавливается рядом с постелью и закладывает ладони в карманы брюк. Снова смотрит своим распыляющим в пепел взглядом, выжигая остатки кислорода в комнате. – Тебя вчера отравили. Но больше можешь не бояться – виновные наказаны.

При его последних словах по спине бежит прохладная дрожь, потому что кажется мне, что лучше не попадать под наказания Албаева.

– Кто это сделал? – спрашиваю, хотя догадываюсь, конечно же.

– Неважно. Больше тебе ничего не угрожает. И я прошу прощения, что подверг тебя такой опасности. Мой прокол.